подземный переход…
МУЖЧИНА. Подземный переход — общественное место. Нельзя, не пустят.
СТАРУШКА (растерянно смотрит на него). Тогда иди назад, где был.
МУЖЧИНА. Не пустят, нельзя. (Плачет.)
Недалеко от них открывается крышка канализационного колодца.
МУЖЧИНА (обреченно). Мне, мать, одна дорога. (Направляется к колодцу.)
Из колодца наполовину высовывается мужчина в форме дорожного рабочего.
МУЖЧИНА (затравленно озирается). Что же теперь?
Едет милицейская машина. Мужчина счастливо смеется, бросается ей наперерез.
МУЖЧИНА. Стой! Сто-ой!!
Машина резко тормозит.
(Открывает дверь). Пустите.
В машине задержанные, такие же, как он, свободных мест нет
Пьяный в машине. Куда?! Полно уже! Нельзя!!
Дверь захлопывается, машина уезжает.
МУЖЧИНА. Ну уж, нет. (Бросается в погоню.)
Мы видим, что он перегоняет машину, преграждает ей путь. Машина останавливается, забирает Мужчину, едет дальше.
Раздел IX
Веселый мусор
Помоги машину занести
Человек купил себе новые «Жигули». Дня через три поехал купил жене новую стиральную машину. В магазине ему помогли водрузить стиральную машину на багажник.
Возле дома ищет, кто бы ему помог снять стиральную машину с багажника. В окно на втором этаже выглядывает знакомый.
— Здорово.
— Здорово.
— Машину вот новую купил. (Кивает на стиральную машину.)
— Да я вижу. (Смотрит на «Жигули».)
— Не поможешь занести?
— Кого?!!
— Машину.
— Куда?
— В дом.
…
— На третий этаж?
— А в гараж не хочешь поставить?
— А что ей в гараже делать? Она дома нужна.
…
— В лифт не войдет.
— Войдет.
— Не донесём.
— Донесем. Да я один донесу, ты только помоги с багажника снять.
— Да.
— А-а-а! Йё!
О влиянии радио на детские умы
Расцвет застолья. Крым. Ночь.
Опоздали на последний автобус. Бредем с женой и дочкой вдоль берега моря, дочке уже пять лет, нести ее на руках несколько километров тяжело. Пытаюсь заговорить ее. Рассказываю про дельфинов: какие они умные, как они спасают детей, помогают людям, у них свой язык, они веселые, дружные и опять очень умные. Умнее их нет никого.
Дочка выслушивает всю эту пропаганду в пользу дельфинов. В глазах удивление. Потом говорит:
— А все равно Ленин умнее дельфинов.
Красивые места
Телевидение затеяло передачу обо мне. Решено снимать на природе. Надо подобрать пару площадок. Где самые красивые места?
Соучастником забот случайно стал один из руководителей уголовного розыска Московской области. Он вызвался быть проводником, «я знаю всё Подмосковье!».
Рано утром с режиссером и оператором заезжаем за ним в г. Одинцово. Поехали. Высматриваем места.
— Сейчас заедем в одно отделение. По пути. Там знакомый полковник, он здесь вырос.
Заезжаем. Заходим к полковнику.
— Места красивые нужны.
— У нас! А где еще?.. Я сам покажу. Через десять минут едем.
Через десять минут просят пройти во двор отделения. Там беседка, накрыт стол: коньяк, водка, закуски.
— А то ничего не разглядим.
Через час тронулись в путь, полковник исчез куда-то.
Едем. Высматриваем красивые места.
— Сейчас заедем в одно отделение. По пути. Там такие места!
Заезжаем. Заходим. Полковник.
— Какие места? Да вот прямо здесь и снимайте. А можно с полкилометра отъехать к ручью. Сейчас я с вами сам. Десять минут.
Проходим в беседку, там стол: коньяк, водка, закуски.
— Чего же, время к обеду Где вы потом поедите?
Заправились. Поехали. Полковника куда-то вызвали.
Так раз шесть. Уже все места стали казаться красивыми, но тут на Подмосковье опустилась вечерняя мгла.
Знаменитое Подмосковье. САМОЕ красивое место трудно найти даже с помощью милиции, все время подводит гостеприимство, тоже очень знаменитое.
Это не я!
Дача. Внуку Коле три года, соседу Саше три с половиной. Закадычные друзья. Досуг посвящен мелкому разбою — набеги на грядки с луком и морковью. Застать на месте преступления не удается, хитры и осторожны. В случае чего спасаются тем, что валят вину друг на друга — где правда не разобрать.
Захожу за дом — стоит мой в одиночестве, поедает только что сорванный, несмотря на строжайший запрет, лук.
— Кто же это рвет лук?
Глаза затравлены.
— Это Сашка.
— Это не Коля стоит передо мной и ест грязный лук?
— Нет! Это — Сашка!
Совесть не выдерживает, убегает.
Гав-гав!
Туристический теплоход. Плывем в Китай с заездом в Северную Корею. Вот она — Корея. Чем-то напоминает наши стародавние времена: везде памятники КИМ ИР СЕНУ, его портреты, плакаты, где он с детьми, рабочими, интеллигенцией.
Нас ведут обедать в ресторан. В общественных помещениях из-за экономии электроэнергии температура на восемь градусов выше, чем на улице. На улице сейчас минус восемь. В ресторане — ноль. Пальто не снимаем. Столы огромные, круглые, человек на десять.
Сразу оговорюсь, подается много блюд, блюд пятнадцать.
Среди нас кавказец, он знает, что корейцы едят собак. Он настороже. В первое же блюдо тычет пальцем, спрашивает: «Собака?» Официантка по-русски говорит примерно так же, как он по-корейски. Тогда сообразительный кавказец начинает лаять. Сообразительная официантка отрицательно качает головой.
Всё бы ничего, но кавказец не посмотрел на очередное блюдо, ткнул пальцем и вопросительно полаял. Это сбило официантку — на тарелке лежала рыба. Уж рыба-то точно не «гав-гав». Тогда что такое «гав-гав»?.. Она продолжала улыбаться и качать головой.
После одиннадцатого блюда принесли на железных треногах раскаленные булыжники и тонкие лоскуты сырого мяса. Каждый сам жарил его на булыжнике. Вкусно необыкновенно. Все увлеклись, и вместе со всеми кавказец. Тем более что сбитая с толку официантка опять покачала головой.
После обеда в нас всё-таки закралось сомнение насчет вкусного мяса: не собачатина ли? Кавказец побледнел и куда-то исчез.
А не говори корейским девушкам, что рыбы могут лаять!
На костылях
В Екатеринбурге ко мне очень хорошо относятся, и я их всех люблю. Звонят — просят приехать, а у меня сломана нога, я на костылях. Говорят: ничего страшного. Полетел.
Концерт. Закрывают занавес, выводят меня к микрофону, костыли забирают. Занавес открывается — стою в коричневом ботинке и коричневом носке, из зала незаметно.
Читаю двадцать минут. Не отпускают. А я же на одной ноге! И я же не цапля. Сейчас рухну. Занавес заело. Тогда открываю рот, но не говорю — якобы микрофон испортился. Тут же выходит человек на моих костылях, дает мне их подержать, начинает «чинить» микрофон. Я на «его» костылях под хохот ухожу.
Когда он «починил» и без костылей побежал за мной, зал почему-то тоже засмеялся.
