не хотели этого союза. Папа тоже пытался меня игнорировать, но его хватило только на один день. Мама продержалась целую неделю, и это была самая долгая обида за всю историю наших с ней отношений. Папе и без того хватило забот с отменой заказов у поваров и священника, письмами приглашенным, но самое интересное, что эти хлопоты не вызывали у него отторжения. Мне думается, что в глубине души он действительно мной гордится, хотя никогда не скажет об этом вслух. Особенно при маме.
Позавчера он вошел в мою комнату в то время, когда я судорожно занималась сборами, и везде, где хватало глаз, были разбросаны специи, одежда, книги и разная утварь. Он погладил меня по голове и тихо произнес:
«Если бы мы только знали, насколько ты… и Шейла-диди… ладно, что уж сейчас. Я думаю, что у тебя в Америке все будет замечательно».
Я не заслуживаю своих родителей.
Да, и папа все еще состоит в совете директоров своей клиники, потому что отец Лалита, который и повысил его до директора, так и не пришел в себя от шока из-за Бюс… из-за Лопи, своей будущей невестки. Она надела свое знаменитое супердекольтированное платье на вечеринку в доме тетушки Лалита, что в результате погрузило всех собравшихся в полное и абсолютное молчание. Молчание на пенджабской вечеринке? Вы себе такое представляете?
А еще Лопи сменила бежевые гардины на ярко-розовые, цвета фуксии, чего никогда не стала бы делать хорошая невестка. Матери Лалита пришлось вернуться к лекарствам от гипертонии, о которых она не вспоминала вот уже несколько лет. При каждой встрече на работе отец Лалита так умоляюще смотрел на моего, что в конце концов вчера нашим родителям пришлось встретиться в совершенно немодном ресторане. Родители Лалита съели по тарелке пав бхаджи с маслом и картошкой каждый и умоляли моих маму и папу отговорить меня от отъезда в Нью-Йорк. Это известие повергло меня в шок.
Мой скорый отъезд дал маме достаточно занятий, чтобы отвлечь ее от недовольства мной. Я была ее основным раздражителем, пока на горизонте не объявились следующие события. Как раз когда мама истязала мою голову в традиционном масляном массаже, бормоча глухие угрозы: «И не думай, что сможешь забросить масляный массаж в своей Америке! Я буду звонить тебе каждую субботу и требовать видеосвязь, чтобы убедиться, что ты ухаживаешь за волосами!», к нам ворвалась миссис Всеиндийское радио, то есть миссис Айер, в совершенно невменяемом состоянии. Оказалось, что двадцатичетырехлетний сын мистера Банеджи, который жил по соседству с нами, со своими родителями, совершил немыслимое. Он сбежал из дома. Со своим бойфрендом.
Моя взрывоопасная мама, вместо того чтобы начать изрыгать пламя и пепел, вдруг посмотрела мне в глаза, впервые после происшествия в Алибаге, и с изумлением спросила:
«Нет, ты это слышала? Святые небеса!»
В общем, двадцать четыре часа назад почти все мое семейство собралось в Международном аэропорту имени Чатрапати Шиваджи, чтобы пожелать мне счастливого пути. И мое сердце наполнялось ноющей болью, когда я смотрела на разновысотные здания и лавочки, жавшиеся друг к другу; вдыхала автомобильные выхлопы и ароматы специй; наблюдала за шумной свадебной процессией и за гудящими автомобилями, негодующими из-за скопления пешеходов; за пульсацией этой разноцветной и многонациональной жизни за пределами аэропорта.
Даже Шейла Бу приехала, чтобы попрощаться. Она была слабой, бледной тенью самой себя, не встающей с кресла-каталки. К ее услугам были величайшие доктора этой планеты. Ее дело вели пять лучших онкологов Бомбея — и Фиолетовый Дядюшка: «на всякий случай, а то знаем мы этих докторов!»
Рита Чача подошла ко мне в аэропорту, чтобы вручить пакет с безвкусными ладду собственного приготовления с просьбой поделиться ими с «американскими друзьями». Она даже сказала, что в этих ладду все же есть следы сахара и масла, и это замечание заставило меня задуматься. Дело в том, что ее дочь Таня, теперь открыто перешедшая в стили «грандж» и «готика», обзавелась бойфрендом, тоже готом, и Рита Чача не может с этим ничего поделать. Поэтому она стала есть углеводы, если так можно назвать ингредиенты галет «Мария». О кардинальных переменах в виде употребления настоящих углеводов, типа рисовой муки, речи пока не идет, упаси боже!
Шейла Бу больше не занимается сватовством, но пока еще не избавилась от вековой страсти всех индийских тетушек видеть в каждом юноше потенциального жениха.
«Да ну его, этот рак-мрак», — сказала она.
А еще в аэропорту они с мамой были подозрительно разговорчивы и дружелюбны с Арнавом. Они даже пригласили его к нам на ужин на следующей неделе и делали непрозрачные намеки на то, чтобы в гости он приходил вместе со своим родителями, которые как раз вернулись из поездки по северу Индии.
Да, я покидаю Индию, но было бы наивно надеяться, что это спасет меня от тетушкиных щупалец, для которых расстояние не помеха в век «Фейстайма» и «Ватсапа». Особенно учитывая, что и мама, и тетушка прониклись к Арнаву неожиданной симпатией.
Мои девчонки тоже приехали в аэропорт. Разве Пиху, Камия, Аиша и Таня могли это пропустить? Я предложила возместить им траты за Алибаг, раз уж мой девичник потерпел фиаско, но они разразились гиеноподобным смехом и предложили заплатить мне за незабываемое развлечение.
Аиша хохотала, похрюкивая, как поросенок, громко и совсем не похоже на шаолиньского монаха. Она сказала, что много лет так не веселилась и жалеет только о том, что не послала своего тогда будущего бывшего мужа Варуна с тем же шиком и сарказмом, как наша тетушка Шейла дядюшку Балли.
Я не рассказала Аише о двух вещах. Первое: что я узнала, что Варун тоже в аэропорту, направляется в Гоа вместе со своими «подругами». И второе: что мы с Пиху сделали один короткий звонок. В полицию Бомбея. Разумеется, анонимно. Мы сказали, что слышали, как Варун Сетхи хвастался тем, что собирался пронести на борт самолета взрывчатку. В том, что касается взрывоопасных веществ и связанных с ними угроз, бомбейская полиция ведет себя как Халк на стероидах.
Конечно, они у него ничего не найдут, ну да ладно. Незабываемые выходные за решеткой этому бабнику обеспечены. А по понедельникам банки выходные, значит, денег на залог или взятки ему негде будет достать. Это меньшее, что мы с Пиху могли сделать для Аиши. Отрезание тестикул и консервирование их в формальдегиде все-таки технически считается убийством, хоть и непредумышленным, потому что конкретно в этом действии я не вижу никакого дурного умысла. Нет, я не горжусь этим звонком. Хотя ладно,
