Я с ужасом смотрел на себя в зеркало и не знал точно, насколько я повзрослел. Пять, десять лет или около того. Итог был таким: я был взрослым дядькой с массивными руками и длинной, как у бомжа, бородой. Я не стал плакать от сожаления, для этого я слишком устал. Единственное, что мне тогда было нужно, – это хорошенько выспаться.
⁂
На следующий день я более или менее пришел в себя. За столько времени, пока я отсутствовал, отцовский дом перестал походить на человеческое жилище. Внутри его сожрала плесень. Теперь я был у нее в гостях, и мне приходилось стучаться, чтобы войти внутрь. Я заглянул в свою комнату и углядел злую физиономию расползшейся плесени на стене.
– Прошу прощения, – пробормотал я и побежал по лестнице вниз.
Дом был полон паутины и пыли. Насекомые разбегались всякий раз, когда я включал свет, но потом перестали. Я пытался найти чистую одежду, но не смог. Вся она была в плесени. Но меня это не волновало. Я осматривал тело. Мои руки покрывали мускулы, а ноги были такими волосатыми, что я походил на грязного Маугли, вернувшегося из джунглей. Я заглянул в гардероб отца, но его одежда давно уже сгнила.
Я подстригся ножом для хлеба, а ногти отгрыз, как отгрызают собаки. Бороду, как смог, отрезал все тем же ножом, подравнялся тупой бритвой. Выглядел я не как обаяшка. В морозилке нашел маргарин, прилизал им волосы, а то они топорщились в разные стороны. В таком виде я вышел из дома. С трудом смог открыть входную дверь, потому что опавшие листья силой держали ее снаружи, будто запрещая мне выходить в свет.
Осенние лучики солнца пытались прорваться сквозь суровые тучи на небе, а прохладный ветерок подгонял меня в спину, пока я шел по мокрой, скомканной грязи, которую местные жители называли дорогой. Вдали, за старыми домами и живописными садами, возвышались снежные горы, макушки которых окутывал густой серый туман. Он держал их в своих крепких объятиях и не намеревался отпускать по меньшей мере еще пару месяцев.
Я преодолел узкую дорожку, где смогла бы проехать лишь одна небольшая машина, вскоре свернул на центральную дорогу другого района. Вдруг сзади я услышал гремучий звук металлических цепей и вмиг заорал:
– КИРКО! Твою мать, это Кирко! Пегас! Сизбог! Сизбог!
Я побежал, но тут меня обогнал мальчик на велосипеде, издававшем скрипучий звук.
Он обернулся и весело покрутил у виска пальцем.
Я и сам в тот момент подумал, что спятил. Спятил, что ввязался во все это дерьмо и что собирался ввязываться еще в какое-то дерьмо. Я, ошалев, стал ждать шкалу своей энергии перед глазами, но она не появилась. Я облокотился на ноги.
– Ты рехнулся, дружище, – задыхаясь, проговорил я.
Вскоре, продрогший до нитки, я подошел к дому, ради которого сбежал с Гиллиуса. Наверное, вы уже догадались, зачем я туда пришел и к кому. Конечно, Иван. Теперь я расскажу, как ввязал этого парня во все свое дерьмо.
Начнем с того, что: а) я не представлял, живет ли мой друг по-прежнему здесь; и б) захочет ли он вообще со мной говорить. Да за это время могло произойти все что угодно! А тут я. Да и кто в здравом уме станет слушать тот бред, который я собирался нести? Я догрызал кончик ногтя на указательном пальце, глядя на почерневший забор дома.
Он точно здесь не живет.
Но по воле судьбы или ее насмешке из дома послышалась жизнь. Наверняка судьба лично захотела послушать мой невероятный рассказ.
Глава 47. Мой невероятный рассказ, или Какой я молодец, что смог так лихо все разрулить
Вы когда-нибудь слышали, как трещит балалайка, по струнам которой пилят ржавой трубой? Этот отвратительный звук очень напоминал голос Ранки.
– КИКИ! – голосила молодая супруга Ивана. – Кики!
Как только я приблизился к забору, Кики меня услышал. Расстояние до дома, из которого в любую секунду мог вырваться монстр, метров двадцать. Надо признать, слух у этой собаки был что надо. Мысленно я отсчитывал «старт» и готовился к неминуемой нашей встрече.
Единственный раз, когда я видел питомца моего друга, был в день рождения Милы (ее подарок). Я говорил вам: белоснежный щеночек, ути-пути, какая прелесть. Он умещался в ладони. Тогда песик так вылизывал лицо девочки, точно знал, что под кожей есть мясо.
Звук трясущейся мебели из дома усиливался, предполагаю, Кики бежал уже по коридору. Затряслась входная дверь, от вибрации повыскакивали шурупы…
4-3-2…
Вылетел пес.
Срань господня…
Он несся с такой скоростью, точно его запустили из гигантской рогатки, и остановить его мог только забор. Его огромные когти впились в деревяшки.
– АФ! АФ! АФ!
Я свалился на землю.
Комочек счастья, размером с два помидора, жизнь превратила в двадцатикилограммового порося. Он был огромным и волосатым. Я никого не видел в жизни таким волосатым. Его шерсть волочилась по земле, к ней приставали разные вещи. Например, я разглядел прилипший леденец на палочке. А еще застрявший в усах рис. Страшно предположить, когда в последний раз Кики принимал ванну, а еще страшнее была мысль: сколько всего можно было найди на дне такой шерсти? Он был похож на давно стоявшую в углу швабру. Им запросто можно было мыть пол.
Следом из дома вылетела Ранка. Всякий раз, когда я видел эту девушку, я замирал от ее изящества, а ее фигура, подчеркнутая узким платьем, заставляла меня в краске от нее отвернуться. Сейчас же ко мне бежала женщина. Ее аппетитные формы куда-то исчезли, и вместо них торчали острые кости. Она была сутулой, будто несла на себе коромысла, изо рта торчала сигарета. Особого внимания заслуживали ее волосы. Вернее, это были висячие грязные пакли, которые прилипали к ее коже, даже когда их пытался двинуть с места ветер. Каким бы мне ни вспоминался прекрасным ее голос, от него не осталось и следа. Она на полпути остановилась, чтобы крикнуть на пса:
– Кики!
Когда она добралась до собаки, то схватила его за ошейник и потянула. Привычный к таким ласкам питомец продолжал без умолку лаять. Тогда Ранка огрела его рукой по макушке. Ее ладонь, могу поспорить, была твердой, точно бетон. Когда воцарилась тишина, Ранка спросила:
– Шта? (Что?)
Я был так ошарашен, что забыл все до единого слова по-сербски. Не было ничего безумнее, чем заговорить на языке обезьян. Я неожиданно для себя стал жестикулировать пальцами.
– У. – Я ткнул себе в грудь. А потом на ее дом: – У-у.
Ранка грозно сдвинула брови.
– Шта ти треба? (Что тебе нужно?) – спросила она.
И тогда я указал на свой пах, а после приложил указательный палец к верхней губе:
– У-у.
И снова на дом:
– У!
Я имел в виду: «Иван дома?!» Но она меня не поняла. Только снова озлобилась. Схватила собаку и начала разворачиваться.
