Роберт молчал, пытаясь справиться с пронзившей сердце болью. Бедная Эммалина… Раскаивается, когда уже слишком поздно.
— Что же такое ты сделала, дорогая?
— До сих пор не могу поверить, как я смогла…
— Скажи мне, Эммалина.
— Доктор Кларк — такой ужасный тип! У него грязь под ногтями…
— Эммалина, скажи мне.
— Роберт, ты слишком стар, чтобы заводить ребенка!
— Ребенок…
— Тебе же больше пятидесяти лет!
— Эммалина, пожалуйста…
— Ты вложил столько труда, чтобы у нас был этот дом… это поместье. И нечестно вносить сюда беспорядок и смятение!
Роберт, не в силах вынести тяжесть обрушившегося на него горя, взял Эммалину за подбородок и мягко, но решительно повернул ее лицо к себе. Голосом, исполненным идущей из сердца печали, снова спросил:
— О чем ты пытаешься рассказать мне, Эммалина?
— Я…Я…
— Эммалина, я прошу тебя…
Жена вновь взглянула на него своими бесподобными изумрудными глазами.
— Я не смогла сделать это! — Роберт будто окаменел.
— Не смогла сделать что?
— Я не смогла, не смогла позволить этому грязному типу покончить с нашим ребенком! — Роберт потрясенно отпрянул.
— Роберт, тебе придется вытерпеть все это!
— Вытерпеть все это? — тупо повторил Роберт.
— Смотреть, как я буду раздаваться вширь, и превращаться в уродину, как впереди меня в комнату будет входить мой огромный живот.
Где-то глубоко-глубоко в душе Роберта затеплился огонек надежды.
— Эммалина, да ты никогда не будешь уродиной!
— У меня не будет талии! — поджала губы Эммалина.
— На очень короткое время, родная.
— Мои груди ужасно раздуются!
— По-моему, это не так уж и плохо.
— Младенец будет вопить ночи напролет.
— Но у нас же есть Джуба.
— Все провоняет загаженными пеленками.
— Меня мало волнуют запахи.
— Младенец будет все время просить есть!
— Мы наймем кормилицу. — Эммалина на какое-то время затихла.
— Кормилицу?
— Ну да. Малыш будет в детской, она станет им заниматься, не беспокоя тебя без надобности. — Взгляд Эммалины вдруг стал холодным:
— Мой ребенок будет сосать грудь чужой женщины?
— Эммалина…
— У меня отнимут моего ребенка?
— Дорогая…
— Этого не будет, Роберт! — Лицо Эммалины посветлело. — Мой ребенок будет лежать в колыбельке рядом с нашей кроватью, пока не заснет!
— А как же…
— Пока я не буду уверена, что он здоров и нормально растет!
— Эммалина!
— И по-другому не будет, Роберт!
— Эммалина, дорогая… Служанки будут преданно ухаживать за нашим ребенком.
Эммалина рассерженно откинулась на подушку.
— Никто не может быть преданнее матери!
Роберт, не веря самому себе, потряс головой.
Кто это? Что за женщина лежит в его постели?
У Эммалины дрогнули губы, и она тихонько спросила:
— Роберт, ты рассердился на меня?
— Рассердился? Я? За что?
— За то, что у меня будет ребенок, когда ты такой старый.
Огонек надежды в его душе ярко вспыхнул и залил все его существо светом настоящего счастья.
— Дорогая моя, ты хоть понимаешь, что сделала меня счастливейшим человеком на свете?
Эммалина ответила не сразу. Неожиданно из уголков ее глаз выскользнули слезинки, и она чуть слышно спросила:
— Тогда почему ты не целуешь меня?
Не сознавая, что его щеки тоже мокры от слез, Роберт наклонился и поцеловал жену нежным долгим поцелуем. Когда он, наконец, выпрямился, Эммалина протянула руку и ласково провела ладонью по его щекам.
— Ты плачешь.
— Это от счастья, любимая.
Эммалина опять примолкла и пристально вгляделась мокрыми от слез зелеными глазами в лицо мужа.
— Роберт, ты любишь меня?
— Милая моя, как ты можешь сомневаться в этом? — Эммалина все продолжала изучающе вглядываться в его лицо, и он, отчего-то почувствовав неловкость, нахмурился:
— На что это ты так пристально смотришь, дорогая?
— На тебя.
— Я понимаю, но почему так пристально?
— Ты даже не спросил, люблю ли я тебя.
— Мне надо спросить об этом?
— Да.
— Ты любишь меня?
— Да.
— Я рад, любимая.
Изумрудные глаза Эммалины неотрывно смотрели на него:
— Роберт, я действительно тебя люблю. — Роберт молчал, пытаясь понять смысл взгляда и слов Эммалины. Наконец он осторожно спросил.
— Есть что-то еще, что тебе хочется, дорогая?
— Да.
— Ты можешь просить у меня что угодно, и если это в моей власти, то будет сделано.
Голос Эммалины упал до шепота:
— Есть одна вещь, крайне важная для меня…
— Завтра?!
У Джона Барретта глаза полезли на лоб. Петерс заявился в его маленькую контору всего несколько минут назад. На его худой физиономии расплывалась такая зловещая ухмылка, что даже Барретту стало не по себе. Это выражение лица ему было слишком хорошо знакомо. Он не улыбнулся в ответ и настойчиво переспросил:
— Ты уверен?
— Все точно. Я слышал это своими собственными ушами, клянусь.
— Нечего корчить из себя умника! — разъярился Барретт. — Я поверить не могу…
Усмешка Петерса вдруг превратилась в злобный оскал.
— Поверить он не может, как же! «Красавица Брайтона» выходит в море завтра утром во время прилива. Гибсон нанялся матросом, чтобы расплатиться за проезд обеих шлюх. Хочешь — верь, хочешь — нет, мне плевать! Сил моих больше нет торчать с утра до вечера около таверны и пасти эту троицу. Хватит! Гибсон чуть не застукал меня около окна, когда возвращался из порта. Руки страх как чешутся чиркнуть эту сволочь по горлу!
— Еще не время, болван! Никуда он от тебя не уйдет! — Барретт угрюмо посмотрел на компаньона. — Послушай-ка… «Красавица Брайтона»… Там капитаном Уильям Моррис, так?
