Калли, как и обычно, рыхлила землю в своем саду, и, как и обычно, вокруг сшивались пятеро молодых людей, предлагая свою «помощь». Двое из них были довольно симпатичные, а один из оставшихся троих, сын паромщика, на лицо было довольно уродлив, но обладал роскошной фигурой.
Единственным человеком, который не замечал никого вокруг, была Калли. Симпатичные молодые люди ходили вокруг нее целыми днями, надеясь завоевать сердце и руку благородной леди, дочери известного рыцаря, отдаленной родственницы самой королевы. Но сама леди видела в этих воздыхателях только свободную рабочую силу.
Зато Талис, придя, разумеется, сразу увидел, что его возлюбленная окружена мужчинами, как будто королева придворными, и его кулаки сжались.
Наблюдая за всем этим, Дороти все больше и больше убеждалась в том, что нет – не должна женщина быть влюбленной в одного мужчину, по крайней мере, не должна им увлекаться до такой степени, чтобы даже не замечать внимания остальных. Дороти ясно видела, что слепая любовь переходит в полнейшую тупость, если дать ей себя захватить.
– Ты находишься под моим покровительством, – произнес Талис сквозь стиснутые зубы, мрачно глядя на широкую спину сына паромщика, склонившегося над грядкой. Остальные молодые люди делали вид, что не слушают, о чем Калли говорит с Талисом, но на самом деле внимательно прислушивались. Единственным человеком, который в самом деле не слушал, был отец Керис, который, как всегда, мирно дремал под деревом. Видя это, Талис страшно злился Почему этот старик не следит за двумя молодыми девушками, что, безусловно, вменяется ему в обязанность? И почему Калли никогда не расстается с этой чертовой обезьяной, которая сидит у нее на одном плече, свесив хвост с другого? Неважно, что это он сам ей ее подарил. Все равно это раздражает!
– Под твоим покровительством? – презрительно переспросила Калли, прерывая его мысли. – Кто это произвел тебя в мои покровители? Тебя вообще никогда здесь нет. Ты всегда там с ней.
«С ней!» Талис некоторое время не мог понять, кого Калли имеет в виду. Вокруг него вертелось множество уродливых и скучных дамочек, но к какой из них конкретно ревновала Калли? Он вообще-то ей этого никогда не говорил, но временами ему казалось, что от их бессмысленной болтовни он когда-нибудь сойдет с ума. С Калли он мог быть самим собой, он мог ничего не делать, мог быть печален, а мог – веселиться без всякой причины и говорить глупости, когда ему хотелось. А со всеми этими дамами ему вечно приходилось за собой следить, чтобы быть таким, каким они хотели его видеть. Все время нужно было соблюдать правила куртуазного тона, быть знающим, умным и сильным.
Наконец до него дошло, и его глаза расширились в изумлении:
– Ты о моей матери? Ты недовольна, что я провожу много времени со своей матерью!
– А она мать тебе? – тихо произнесла Калли. – Она на тебя совсем не похожа.
Талиса встревожили ее слова, но, с другой стороны, в конце концов, какая разница, чья мать Алида Хедли? Ясно же, что она умирает, что она страдает от одиночества, и он знал, что он – единственный, кто добровольно посещает ее. В глубине души он был согласен с ней также и в том, что, получив разрешение жениться, скорее всего, он сделает то, чего она боится – перестанет о ней думать.
– Она же… – начал Талис, но был вынужден себя оборвать. Он вовремя вспомнил, что не имеет права говорить Калли о том, что Алида умирает.
– Ты мне что-то не договариваешь, – пробормотала Калли, и по ее тону Талис услышал, что она готова расплакаться. – А когда-то у нас друг от друга не было секретов.
О, как хотелось Талису рассказать Калли все, что он поклялся держать в тайне. Он не понимал, почему ему было запрещено говорить Калли, что он собирается на ней жениться. Всякий раз, когда он спрашивал об этом Алиду, она говорила в ответ, что, как только Калли узнает о его желании жениться, она не захочет на него больше смотреть. И Алида умрет в полном одиночестве. Как он мог не выполнить последнюю просьбу умирающей? Разве это не смертный грех – не выполнить такую просьбу?
– Иногда приходится кое-чего не знать о другом человеке, – пробормотал Талис в ответ. Даже ему самому эти слова показались крайне выспренними. Он не желал иметь от Калли никаких секретов. Очень трудно было каждый день просить Алиду позволить ему на ней жениться, а ей самой не сказать об этом ни слова. Это была самая трудная клятва из всех, данных Алиде.
Нет, пожалуй, еще труднее было сделать так, чтобы Калли осталась девственницей. Наверное, это было самое сложное. Он так сильно хотел ее, что едва мог перенести даже простое соприкосновение их рук. Если она подходила к нему слишком близко, он вынужден был убегать как можно дальше, боясь не справиться с собой.
Хью однажды видел, с каким выражением Талис смотрит на Калли, которая шла по двору, покачивая бедрами. После этого Талис три часа непрерывно со слепым безумством выполнял физические упражнения.
С него лил градом пот, он выпил огромное количество воды, но все работал и работал, пытаясь выгнать из своих мыслей образ Калли. Хью потом сказал ему:
– Твоя честь борется против того, чтобы поддаться на соблазн ее губ, ее груди и бедер. Хочешь победить, да?
Талису пришлось собрать всю свою выдержку, чтобы не расплакаться – так хорошо Хью его понял. Его безумно мучили соблазнительные картины губ Калли, груди Калли, бедер Калли. Да, он хотел победить! И он сделает это!
И вот теперь она, ни о чем подобном не догадываясь, стоит тут и жалуется на то, что он, видите ли, ее не любит и не хранит ей верность. Это она его не любит и неверна ему! Если она его любит, она должна ему верить, что бы он ни делал, где бы ни был. Он разговаривает с другими женщинами, потому что это нужно делать. Леди Алида (он даже про себя никогда не называл ее матерью. Его матерью была только Мег) сказала, что прежде, чем он сможет жениться на Калли – дочери рыцаря, который был родственником королевы, – он должен доказать, что он настоящий рыцарь; он должен много тренироваться и многому учиться. Учиться приходилось в том числе и танцам, и пению, и игре на лютне, и многим другим вещам, на что уходило много времени. К тому же приходилось общаться с массой утомительных женщин.
Его злило, что Калли не понимает таких простых вещей. Он ведь ей сказал, что любит ее, но оказалось, и этого недостаточно. Что же он мог еще сделать?!
– Ну, хорошо, я пошел, – вдруг резко сказал он. И ушел, не оборачиваясь, даже несмотря на то, что она запустила ему вслед ком грязи и попала в спину. Он не обернулся и когда все мужчины, находившиеся рядом, расхохотались над ним. Но их смех долго звучал у него в голове.
Дороти уже Бог знает сколько лежала рядом с Калли и слушала, как та плачет. Или, скорее угадывала, как она плачет, потому что плакала Калли под одеялом, совсем тихо. Бедняга малыш Кипп грустно сидел рядом с ее подушкой, склонив набок голову и иногда протягивая крошечные розовые пальчики, чтобы потрогать ее. Дороти всегда удивляли эти слезы Калли. Казалось, они льются помимо ее воли, откуда-то из самой глубины ее существа. Как-то Калли грустно пошутила:
