Ладно, это послужит ей, как надо. С тех пор, как она была столь щедра в своей жадности, она сделалась ленивой и одновременно такой беспокойной… Ланнец не так молод, как ее жрец, и потому, может быть, не столь способен к зачатию. Но единственное объятие, которое так воспламенило ее… Нет, лучше уж попить травы. Пара дней недомогания и раздражение Эруда станут достойным наказанием за глупость.
Зелье было готово. Она задержала дыхание, чтобы не вдыхать его запах и не смотреть на него. И в тот миг, когда в полуденном предгрозовом свете она подняла кубок, с небес обрушился ужасный вопль.
Это был нечеловеческий, сверхъестественный звук. Казалось, он переполнил собой весь воздух, и когда тот больше не смог вмещать его, обрушился на дом.
Она снова была в Саардсинмее, внутри полой колонны, которую швыряло из стороны в сторону. Треск раскалывающегося камня и рев огромной волны смешались в один крик из глотки великана.
Пандав развернуло на месте, и кубок с зельем для выкидыша вырвался у нее из пальцев. Изысканное стекло разбилось о плиты пола, и по ним потек напиток, похожий на кровь ящерицы.
Закорианка кинулась наверх. Лестницы и стены понеслись мимо нее.
Небо над крышей затянуло черно-синими облаками. На фоне этой тьмы шпили города сверкали особенным желтоватым светом.
Две служанки упали перед ней. Оглушительно громко хлопнул навес. Нянька снова завопила.
Пандав добралась до бассейна с рыбками и заглянула в его покрытый облаками глаз. В зрачке, лицом вниз под размытыми чернилами волос, лежал ее ребенок.
Пророчество исполнилось. Круг замкнулся. Избавляясь от нерожденного, ты лишишься родившегося.
Пандав не думала. Она кинулась в бассейн и схватила Теис, не казавшуюся больше чем-то знакомым, сделанным из плоти. Пандав перевернула ее и перекинула через колено, выдавливая воду наружу. Затем она положила девочку, ставшую какой-то ненастоящей вещью, на спину. В горле Теис поселилась рыба. Словно фокусник, Пандав вытащила ее и кинула в бассейн. Чудесным образом рыбка сразу ожила и быстро заскользила над галькой.
Она была дочерью дворов Дайгота и знала много хитрых приемов. Пандав безжалостно ударила Теис по груди, почти с ненавистью, чем снова довела до истерики женщин, взирающих на них, а затем наклонилась к лицу ребенка и с хриплым выдохом поцеловала его в губы, поцелуем, полным любви после полного ненависти удара. (Во всяком случае, так казалось женщине, которая позже описывала это происшествие с благоговейным страхом.) Еще поцелуй — и грудь маленькой девочки, в которую она ударила, поднялась.
Веки ребенка дрогнули, и Теис вернулась, открыв глаза. Она булькала, захлебывалась, вопила, хватаясь за мать. Пандав крепко держала ее. Тем временем гроза расколола небо, как кубок, и вода обрушилась на всех.
Новые листья у растения отрастут лишь через несколько дней. Тогда она сможет снова приготовить зелье — но будет слишком поздно. Нет смысла переживать. Обнимая своего ребенка, Пандав осознала, что носит еще одного, искорку огня, лежащую, как драгоценный камень, в оправе ее живота. Богиня Иски ловко перехитрила ее. Ках не даст пойти против своей воли. Беременность священна для Ках. Да будет так.
— И все это как раз к моему приходу домой! От тебя у меня одни неприятности, закорская шлюха! — вещал Эруд, меряя покои резкими шагами.
Ночь после грозы была тяжкой и благоухающей, бесконечной, с прохладными звездами. Носилки жреца прибыли через два часа после полуночи. Он не так промок, как носильщики, но был недоволен, считая, что ему выказывают недостаточно уважения. Чем больше увеличивалась его духовная значимость, тем больше он ценил себя и считал, что другие завидуют ему.
Облачение, в которое было завернуто его толстое тело, ослепляло богатством. Знак Почитателя на его груди — оплечье, на котором две золотые фигурки поклонялись диску из агата и топаза — дергался и звякал в такт его раздражению. Его гладкое тело и даже роскошные волосы источали резкий запах благовоний.
Должно быть, сам писец оставил Эруду послание, ожидавшее его на крыльце храма. В нем уведомлялось о покупке и освобождении галерного раба в честь праздника Ках.
Уже почти уснувший, Эруд мгновенно очнулся. Он пошел прямо к ней, этой легкомысленной закорской негоднице, проклятию его дома, и обнаружил ее сидящей в кресле. Эбеновая кожа сияла из-под шелковой накидки, грива черных волос рассыпалась по плечам. Но ее очарование лишь разозлило его еще сильнее.
Пандав выдержала очередную вспышку раздражения. Она привыкла к ним и знала, как лучше всего вести себя. Обаяние, скромный наклон головы и полуприкрытые глаза, руки с кротостью повернуты ладонями вверх, словно для того, чтобы смягчить град упреков. На самом деле Эруд бил ее крайне редко, и никогда — до полусмерти. Только однажды, в горах, он вознамерился сделать это, и то не с ней.
Он и сейчас не сможет ударить ее. И никогда не догадается о правде. Она в руке Ках, хотя он, жрец Ках, пока не понимает этого.
Его выговор иссяк. Затем он взревел, приказывая подать вина, и она принесла его, кроткая, как голубка.
— Что ты скажешь, женщина? Это ложь?
— Нет, мой господин, — она называла его по имени только тогда, когда он бывал трезв, разумен и доволен. Но она предвидела, что в ближайшее время ей не так часто представится возможность звать его Эрудом.
— Не ложь? Изволь объясниться.
Пандав упала на колени и легко, точно лист, положила руку на подъем его ступни. Прикосновение возбудило его. Она уже давно обнаружила, что эта часть ноги у него особо чувствительна.
— Женщина в Иске не может ничем владеть, мой господин. Но я положила все свои украшения вот туда, на столик под лампой. Эти украшения — твой дар мне, но если ты возьмешь их назад, они покроют стоимость ланнского раба.
— Ты еще не сказала, зачем это сделала, — презрительно проворчал он.
— Это приношение Ках.
— Освобождение рабов — мужское дело…
— Оно было сделано от твоего имени, мой господин. Город будет завидовать твоему богатству и поразится широте этого жеста. Это то, что сделал бы ты сам, будь ты здесь…
— Сделал бы я? Ах ты, закорская…
Она рискнула прервать его:
— Потому что я отчаялась, а ты всегда был снисходителен ко мне.
Его мрачное лицо повернулось к ней. Так или иначе она завладела его вниманием. Пока ей это удавалось, и возможно, будет удаваться еще сколько-то лет. Не через желание, так через любопытство.
— Когда ты проник в меня, я дала обет, что подарю тебе сына, — промолвила она. — Но я разочаровала тебя.
Внезапно его черты смягчились. Теис была его талисманом.
— Ках дает то, что дает. Теис — женщина, но я люблю этого ребенка. Она принесла свет в мой дом.
— Я молилась богине, чтобы она дала мне сына. Но ты же знаешь, у меня не получалось зачать.
