Мистер Хват промолчал в ответ. Задув пару-тройку свечек и убавив тем самым освещение, он включил проектор — на поверку механизм довольно шумный. Я даже заволновался, что разговоры в фильме — или даже сам его звук в принципе — утонут в этом жужжании и дребезжании, да вдобавок еще гудении генератора на полу. Но вскоре я понял, что у фильма никакого звука нет, — то была невзыскательно снятая хроника с грубой текстурой кадра, примитивным освещением и практически полным отсутствием сценария. Она запечатлела течение научного эксперимента в лабораторных условиях — хоть и сразу об этом заключить было нельзя, интерьер в кадре никак не походил на лабораторный: это были голые стены подвала если не того же самого, то — весьма и весьма похожего на тот, в котором я сейчас находился. Предметом съемки был мужчина — небритый, потрепанный, лежащий без сознания у серой отсыревшей стены. Спустя некоторое время он пошевелился, будто выходя из глубокого обморока, — но не так, как можно было бы ожидать от человека, владеющего собственным телом. Его спазматические порывы лично мне казались проявлением чего-то, что действует изнутри его тела… но при этом — против его воли. Вот в мгновение ока содрогнулась его нога, стала вздыматься и опадать грудь. Голову стало мотать из стороны в сторону… а потом кожа на ней натянулась и порвалась.
Из зарослей жирных волос вздыбилась тонкая, как палка, штуковина. Скальп мужчины натянулся еще сильнее, и в воздух брызнули мотки темных жилистых щупалец, алчно впившихся в воздух внешнего мира. На конце каждого отдельного жгута щелкали маленькие узкие клешни. Наконец это выбралось из деформированного черепа, помогая себе множеством конечностей, — раскрылись мизерные полупрозрачные крылья, распахнулись и затрепетали, блестящие и явно бесполезные, не способные к полету. Тварь обратила головку к камере и уставилась в объектив злыми глазками. Защелкал псевдоклюв, обрамляющий пасть, — существо будто пыталось сказать что-то снимающему.
— Доктор Дюблан, — шепотом обратился я, — боюсь, что…
— Вот именно! — зашипел он на меня. — Боитесь! Но я намерен освободить вас от страха — именно поэтому вы здесь!
Настала очередь моих недоверчивых взглядов в его сторону. Да, от меня никогда не укрывалось, что док тяготел к нетрадиционным формам лечения, но наше присутствие в этом подвале — холодном болоте теней, в котором свечи мерцали, как огоньки светляков, — по-моему, не шло на пользу ни мне, ни ему, если вообще можно было говорить о какой-либо пользе в нашем случае.
— Хоть бы раз послушали меня, — заметил я.
— Тссс. Смотрите фильм.
Тот, кстати, шел к концу. Вылупившись из своего носителя, существо вскоре принялось жадно пожирать его — оставляя от мужчины лишь кучку костей в ворохе грязной сброшенной одежды. Идеально выскобленный череп потерянно лежал на боку в стороне. Тварь, до того жилистая, стала раздутой и мясистой, ни дать ни взять — раскормленный хозяевами пёс. Под конец в кадре появилась сеть, наброшенная на гигантскую гадину откуда-то со стороны и оттащившая ее прочь, за пределы досягаемости объектива. Белизна заполнила экран, жужжание пленки смолкло.
— Что думаете? — спросил доктор.
Поняв, что я все еще под впечатлением от увиденного, он щелкнул пальцами у меня перед глазами. Я моргнул, а потом обратил на него взгляд, ошеломленно молча. Воспользовавшись моментом, док начал с грехом пополам пояснять мне заснятый на пленке кошмар:
— Вы должны понять вот что: целостность материальных форм — чепуха, не говоря уж об их духовном наполнении. В увиденном вами нет ничего ужасного, но вы боитесь, потому что такую волю диктуют вам предрассудки, все ваши заблуждения о подлунном мире. Именно они в значительной мере и препятствуют терапии и излечению. Вы попросили меня избавить вас от тревог о том, что мир не управляется никакими законами, — в то же время глубоко внутри себя понимая, что просто узнали неприглядную правду. Рассудок, с его извечной жаждой новых ощущений и новых способов восприятия, мог подвести вас — и любого другого на вашем месте — в любой момент! Уверен, вы многому научитесь у мистера Хвата. Конечно, я все еще признаю, что у его работы есть некоторые неприглядные стороны, но редкие и бесценные знания, полученные в процессе, по-моему, окупают все последствия. Его исследование ушло в те области, где многочисленные и разноплановые формы естественного бытия демонстрируют способность к самым неожиданным взаимодействиям… к таким проявлениям, что, признаться, считались невозможными. У него в голове в определенный момент все смешалось, конечно же… слишком много закрытых путей вдруг стали открытыми. Интересно, как мы порой понятия не имеем о тех искушениях и пороках, что развиваются в ходе подобных работ… об этом неожиданном бесконтрольном гедонизме. Ох уж эти заявки на всемогущество и невыносимая снисходительность! Но, раз испугавшись, мистер Хват отступился от собственных полномочий, хотя вся эта небывальщина уже крепко вошла в его жизнь, стала отчасти привычной. Худший вид рабства — но с каким пылом убеждения он твердил о достигнутой эйфории, обо всех явленных невероятных открытиях — обывательскому пониманию такое попросту не дано! Все кончилось тем, что он потребовал у меня освобождения от такой жизни — от жизни, ставшей, по его собственным словам, тяжелой и безнадежной. Собственно, вы мне говорили то же самое — разница лишь в том, что корни ваших проблем и проблем мистера Хвата лежат в абсолютно противоположных плоскостях. Нужно найти некую золотую середину… установить фазу баланса. Теперь-то это совершенно очевидно! Вот поэтому я свел вас вместе. Что бы вы себе там ни думали, это — единственная причина.
— Думаю, — прервал я доктора, — что мистер Хват от нас куда-то сбежал. Лично я надеюсь, что мы видели его в последний раз.
Доктор Дюблан улыбнулся:
— Что вы, он еще в доме. Будьте уверены. Пойдемте наверх.
И правда мистера Хвата не пришлось долго искать. Вернувшись в коридор с дверями по бокам, мы увидели, что одна из них распахнута. Ничего не объясняя, доктор Дюблан подтащил меня к ней, чтобы и я смог увидеть, что же произошло внутри, в маленькой пустой комнатке с дощатым полом.
Там была всего одна оплывшая свеча — ее пламя тускло освещало круглое лицо мистера Хвата, бесформенной грудой лежащего в дальнем углу комнаты. Пот градом катился по нему, хоть в комнате и гулял холод. Глаза мистера Хвата были полуприкрыты в своеобразной изможденной истоме. Что-то было не так с его ртом — он будто пытался накрасить губы, но переусердствовал, превратив их в небрежную клоунскую ухмылку. На полу рядом с ним лежала, судя по всему, тварь, заснятая на ту пленку, — вернее, уже ее останки, расплющенные и выпотрошенные.
— Ты заставил меня слишком долго ждать! — вдруг закричал Хват, открывая глаза и предпринимая неудачную попытку распрямиться. — Ты не смог помочь мне и теперь изводишь ожиданием!
— Именно для того, чтобы помочь тебе, я сюда приехал, — сказал доктор, пристально глядя на изувеченное тело твари на полу. Поняв, что я смотрю на него, док вернулся в реальность: — Я пытаюсь помочь вам обоим единственно возможным способом. Расскажите ему, мистер Хват. Расскажите, как вы вывели этих удивительных существ. Расскажите, какие необычайные ощущения они вам приносят.
