Наконец Жанна оглянулась, вытерла глаза и сделала несколько неуверенных шагов назад. Арсен поманил рабочих, и они стали медленно приближаться.
— Подождите! — вдруг сказала Валька, и рабочие застыли, недовольные новой проволочкой.
Валька достала из кармана маленький нательный крестик и подошла к Андрею. Пытливо посмотрела в непривычно спокойное лицо, словно искала одобрения, и решительно положила крестик на скрещенные холодные руки.
— Он в бога не верил, — сказала сзади Жанна.
— Я знаю, — отозвалась Валька, не оборачиваясь.
Она купила крестик вчера в ближайшей к дому церкви. Купила, не раздумывая, повинуясь вдохновению. Хотела поговорить с молодым священником и спросить, можно ли сделать то, что она хотела, но женщина, стоявшая рядом с ней, посоветовала:
— С отцом Николаем лучше не связывайтесь.
— Почему? — не поняла Валька.
— Он молодой и глупый, — ответила женщина. — Говоришь ему правду — грехи не отпускает. Врешь — благословляет… не священник он пока. Просто администратор от церкви. Может, лет через двадцать настоящим священником станет. А вы сходите, знаете к кому?
И женщина назвала церковь.
— Там прекрасный священник, отец Михаил. Настоящий батюшка.
Но Валька молча покачала головой. Только успела мимоходом пожалеть, что и к настоящему священнику теперь нужно знать ходы, как к хорошему стоматологу или парикмахеру.
Что ж, придется ей взять этот грех на свою душу. Но она не отпустит Андрея одного в пустынный мир, где существует только берег мертвого озера и где ему никогда не суждено встретиться с богом.
Крестик вдруг скользнул по неподвижным рукам и закатился под восковую ладонь. Теперь достать его было невозможно, и Валька, успокоенная, выпрямилась. Андрей все-таки взял крест, значит, она поступила правильно. Она еще раз посмотрела в прекрасное лицо, казавшееся живым, но на котором, вопреки законам Жизни, не таяли редкие мелкие снежинки.
— Прости меня, — сказала она негромко. — Я была так виновата!
И отошла.
Рабочие подняли красную крышку и аккуратно положили ее поверх гроба. На лицо Андрея упала тень, и оно исчезло из виду. Евдокия Михайловна подалась вперед, губы ее шевелились в беззвучном монологе, но рабочие уже стучали молотками, забивая гроб, и это был самый страшный звук, который Валька слышала в своей жизни.
— Я не могу больше, — сказала она на ухо Арсену, и тот тревожно посмотрел ей в глаза.
— Я в машине подожду…
— На поминки поедешь?
— Обязательно.
И Валька побрела назад, не дожидаясь конца похорон.
Поминки устроили в доме Евдокии Михайловны. Стол накрыли большой, на десять-двенадцать человек как минимум, а сидело за ним всего пятеро.
Они сидели молча, не знали, что сказать друг другу. Жанна, уже довольно пьяная, наливала себе стопку за стопкой. Бабушка мрачно молчала, не прикасалась к еде и спиртному, а Валька, неожиданно для себя одним махом опрокинула в рот стопку водки: может, отпустит хоть немного мертвое оцепенение, поселившееся внутри?
Легче не стало, но стало теплей.
— Закуси, — негромко посоветовал Арсен.
Валька послушно отправила в рот половину теплого блина.
«В конце концов, все самое страшное осталось позади», — попробовала она подбодрить себя.
«Врешь», — беспощадно ответила совесть.
Ей предстоял разговор, которого она боялась больше, чем похорон. Валька повернула голову и внимательно посмотрела на бабушку, сидевшую во главе стола. Евдокия Михайловна молча водила ножом по белой скатерти, и по ее окаменевшему лицу невозможно было понять, о чем она думает.
Рядом тихо вздохнула тетя Катя, напомнив Вальке о своем существовании.
— А где ваш сын? — спросила она без особого интереса, не в силах произнести имя, ставшее ей неприятным.
— Сама удивляюсь, — откликнулась Екатерина Дмитриевна. — Я ему передала все, что ты сказала. Не знаю, почему он не пришел.
— Ну, то, что он не пришел, меня как раз не удивляет, ответила Валька. Потянулась за бутылкой и налила себе еще стопку.
Екатерина Дмитриевна чуть заметно вздрогнула и спросила:
— Ты знаешь?
— Знаю. Судя по вашей реакции, вы тоже знаете.
Тетя Катя молча кивнула головой.
— Что ж, привет ему передавайте, — вежливо сказала Валька и выпила вторую рюмку. Жить определенно становилось легче, и даже Димка перестал казаться такой сволочью.
Посидев еще полчаса, Валька поднялась с места и подошла к хозяйке дома.
— Мне нужно с тобой поговорить. Позже.
Евдокия Михайловна молча кивнула.
Валька вышла из комнаты. Арсен догнал ее уже во дворе, возле машины.
— Ты забыла одеться, — сказал он и набросил ей на плечи меховой полушубок.
— Да? — удивилась Валька. — А я и не заметила. Тепло на улице.
Уселась в машину, и Арсен укрыл ее полушубком, который она так и не одела.
— Поспи, — сказал он ласково.
Валька вздохнула и провалилась в теплую глубокую яму, в которой, к счастью, не было ни одного призрака.
* * *
— Сергей!
Сергей Владимирович судорожно вздрогнул и вскочил с кресла.
Входивший в кабинет человек был Очень Значительным Лицом. Мало того, что человек занимал ответственный государственный пост; он, помимо этого, являлся лидером победившей на выборах партии, к которой Сергей Владимирович после недолгого раздумья решил примкнуть.
Партия представляла в Думе интересы президента, а президенту предстояло сидеть в своем довольно устойчивом кресле еще почти четыре года. Достаточно долгий срок, чтобы в случае чего успеть подготовить отходной маневр — решил Сергей Владимирович и примкнул к плотным рядам единомышленников.
Впрочем, нельзя сказать, чтобы он чувствовал себя в этих рядах особенно уютно. И виной его душевного дискомфорта служило Очень Значительно Лицо, возглавлявшее партию.
«Интересно, он действительно верит в то, что говорит?» — терзался вопросом Сергей Владимирович, присутствуя на заседаниях партийной группы. До недавнего времени, подобных глупых вопросов у него не возникало.
Выражение лица у Вперед Смотрящего было настолько детски-убежденным, что понять, притворяется он или на самом деле столь наивен, было невозможно.
Прежние начальники говорили ничуть не менее правильные вещи, но всегда давали понять легкой усмешкой или красноречивой паузой, что говорят то, что принято говорить в приличном обществе. Точно так же раньше делались ссылки на труды классиков марксизма. Люди, собиравшиеся за одним столом, были одной крови и понимали такие условности почти на интуитивном уровне. Как и то, что вслух не произносилось.
