Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
Таким образом, каноническая версия событий отпадает сразу и однозначно – по медицинским показателям. Остается версия убийства.
Дабы определить виновника, просмотрим «Следственное дело».
В оном, как известно, отсутствуют первые страницы и протокол осмотра тела (мы уже знаем почему). А кроме того, в нем… совершенно нет интереса к убийству «царевича»! Возможные убийцы (лица, каковые находились рядом с «царевичем» в момент смерти) сказали, что жертва сама зарезалась – и комиссию эта странная отговорка вполне устроила! Помер – и ладно.
Интерес у следователей вызвал вопрос – зачем поубивали всех остальных?
В ходе допросов выяснилось:
1) Никто не знает, кто и когда ударил в набат. То ли это был поп Федот Огурец, то ли сторож Максим Кузнецов, то ли до убийства – то ли после. Комиссия разбираться не стала.
2) Никто из участников не имеет твердого алиби. То есть все выжившие утверждают, что в момент смерти царевича сидели по домам и кушали. Однако показания горожан, собранные в «Челобитной угличских рассыльщиков», указывают, что все участники побоища в момент преступления все-таки находились в кремле…
3) …и что царевич к моменту появления толпы был еще жив!
Сиречь, согласно утверждениям части свидетелей, царский дьяк Михаил Битяговский вовсе не прискакал в кремль после убийства на звук набата, а заблаговременно и без спешки «пришел с сыном в Дьячью избу, а подал весть Михаилу Битяговскому сытник Кирило Моховиков, что царевич болен черным недугом». После чего дьяк пошел к царице на двор разбираться с неожиданной проблемой, а его сын остался в Дьячей избе заниматься делами.
Царевич в это время – все еще жив, набат – молчит, паники и смуты – нет.
Однако и в этом парадоксе комиссия разбираться не стала.
Но вот что известно совершенно точно, безо всяких разночтений – так это то, что всех ключевых свидетелей событий, а также всех людей, способных опознать царевича, перебили братья Нагие и их слуги. Всех – начиная с царского дьяка, надзирающего за ребенком, и заканчивая слабоумной девкой, что захаживала к мальчику поиграть.
Между тем законы детективного жанра утверждают, что тот, кто убирает свидетелей, и есть преступник.
В самом деле, если некто убил царевича Дмитрия, важнейшей задачей для его родственников становится отлов преступников и соучастников живыми, развешивание их на дыбе над угольками и выпытывание имен заказчиков и посредников.
Нагие же, наоборот, режут всех так стремительно, что никто и мяукнуть не успевает!
Однако убийство дядюшками ребенка, который должен возвеличить их род, – это тоже из области абсурда! Правда, стоит только присмотреться к событиям чуть внимательнее, изучить мелкие детали, и ситуация начинает выглядеть уже не так однозначно.
Как поступает мать, если с ее ребенком случается беда? Кидается к дитю!
Как поступает хозяйка, если служанка портит ценную вещь? Лупит служанку!
Как поступила царица Мария, узнав о смерти мальчика? Принялась лупить няньку поленом! То есть отнеслась к трагедии как к серьезной «финансовой» потере – но не личной!
Как поступает семья со своим умершим ребенком?
Хоронит, обустраивает могилку или склеп, делает поминальные вклады, заботится о месте похорон.
Как поступил клан Нагих с убитым мальчиком?
Забыл в церкви, и его кто-то где-то закопал.
Во всяком случае, когда спустя пятнадцать лет князю Шуйскому понадобилась могила «царевича Угличского», ее в городе не нашлось. Для обретения мощей несчастному митрополиту Филарету, как он вспоминал в своей книге, пришлось заниматься «христианским колдовством»:
«И ту первое преблагий Бог прослави угодника своего: снискаюше убо гроба его святителие и боляре немогуще обрести и желаемое ими многоцелебное тело узрели, и на многи часы труждающеся и потящеся стесняеми многою мыслию напщующе, яко аще некто боголюбивый прозрев пренесение хотящее быти от Углеча граде и не хотя лишитися таковаго сокровища, на ино место сокровение преложи, или паки мняше яко недостойни суще таковое желание получити, и сего ради обратившеся ко Господу, нача умильно молити богатодавца Бога, да таковое покажет им безценное сокровище, и нача молебны пети и всемирно молили. И во время святаго того пения внезапу узревше из десныя страны яко дым исходящ дыхание благовоние, и от неначаемыя радости начата копали место оно и абие обретше некрадомое сокровище многобогатый гроб, вместивший тело блаженнаго царевича» («Рукопись Филарета»).
Понятно, что при наличии склепа добывать «нетленные мощи» посланцам Шуйского было бы намного проще, митрополит и князья обошлись бы без театральных представлений.
Таким образом выходит:
1) Царица не отнеслась к убитому мальчику как к царевичу.
2) По «царевичу» не делалось поминальных вкладов (как минимум до ХХ века).
3) «Царевича» поленились хоронить.
4) Добавим сюда откровенно прохладное отношение комиссии к самому убийству (все понимали, что убит не царевич, но вслух не говорили).
5) И более поздние показания Богдана Бельского, утверждавшего, что именно он еще до покушения увез царевича из Углича.
По сумме обстоятельств напрашивается вывод, что в Угличе жил вовсе не царевич, а его двойник.
Могло такое быть? Очень даже вероятно! Ведь главным недоброжелателем царевича был царь Федор Иванович, сославший младшего братика в Углич и приказавший исключить его имя из молебнов «за здравие».
Государь – это не конюший Годунов или князь Шуйский, ему строить заговоры не требуется. Он простым росчерком пера мог постричь братика в монахи или сослать туда, откуда гарантированно нет возврата. Единственное спасение от «тирании монарха» в подобных обстоятельствах – это спрятать ребенка, вывезти в безопасное, недоступное для «власти» место. Похоже, именно так Нагие и поступили.
Однако 15 мая 1591 года в Угличе случился некий «форсмажор», поставивший авантюру на грань провала – и братьям пришлось лихорадочно заметать следы и убирать свидетелей.
Получилось несколько коряво, но своей цели они добились. Настоящего сына Ивана Грозного искать никто не стал.
* * *
Был ли явившийся к Адаму Вишневецкому паренек истинным царевичем Дмитрием?
Лучше всего доказательства подлинности сына Ивана Грозного сформулировал продажный до мозга костей и насквозь циничный французский наемник Яков Маржерет, успевший и повоевать с царевичем Дмитрием, и побывать его телохранителем. Француз опирается на два неоспоримых постулата:
1) Только абсолютно уверенный в своем происхождении человек, обладающий безупречными доказательствами своих прав и родовитости, способен вторгнуться в страну, управляемую своим врагом, не имея ни армии, ни чьей-либо заметной поддержки.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107