Остров Часа Дня, называемый Хлюстмазурик, лежит к юго-юго-востоку от Изиля. На протяжении долгих лет он является прибежищем пиратов и контрабандистов. Поскольку час дня — традиционное время моего ланча, я частенько подкреплялся на этом острове здоровой и качественной пищей. Счастлив заверить тебя, дорогой читатель, что, как бы ни были кровожадны пираты, которые, по слухам, до сей поры скрываются на просторах Хлюстмазурика, их присутствие не помешало здешним поварам стать истинными мастерами своего дела. Заявляю с полной ответственностью: ни на одном из Часов вы не найдете лучшей кухни, чем здесь.
С точки зрения ландшафта Хлюстмазурик малопривлекателен. Почва здесь по большей части каменистая, хотя между утесами то и дело встречаются болота, которые местные жители называют Клоаками. На болотах гнездятся птицы, именуемые калюквами. По некоторым сведениям, отдельные их особи раз в десять лет высиживают наряду с птенцами одного-двух человеческих детенышей, с ног до головы покрытых мягким пухом. Тех из детишек, которым посчастливится избежать гибели от когтей и клювов молоди, появившейся на свет годом-двумя раньше, охотно усыновляют пираты. Поэтому остров вовсе не представляет собой разбойничий вертеп (каким он мог бы сделаться, учитывая сферу деятельности его населения), а подобен скорее инкубатору для пернатых детишек, за которыми с любовью присматривают нежные и преданные приемные родители — пираты и контрабандисты.
Два Пополудни — это Шлем. Орландо, остров, который мне не слишком хорошо знаком. На нем расположен дом умалишенных. Основатель лечебницы, некто Еккон Грош, свято верил, что именно данный час проливает на страждущие, мятущиеся души целительный бальзам. Ума не приложу, с чего он это взял.
Остров пользуется столь дурной славой, что мне представляется сомнительным, чтобы пациенты сумасшедшего дома с их извилистым мышлением чувствовали себя там настолько уж комфортно. Название свое он получил благодаря сходству с головным убором. Мне не удалось выяснить, кем был Орландо и существовал ли он в действительности. Полагаю, однако, что скорбным головою жителям данной местности это глубоко безразлично.
Для тех, кого интересуют порождения больного ума или произведения искусства (а зачастую это одно и то же!), следует отметить, что Грош считал творческую деятельность своих пациентов чрезвычайно важным фактором, способствующим их реабилитации, и потому снабжал их всем необходимым для самовыражения. Потому-то едва ли не вся поверхность Шлема Орландо покрыта творениями несчастных больных. Некоторые из этих произведений невелики по размерам, другие являют собой целые фантастические миры, изваянные из камня и раскрашенные в совершенно немыслимые цвета.
Глядя на тот порядок, в каком острова архипелага рассредоточены по морю Изабеллы, мы невольно представляем себе божественный перст, который указал каждому из участков тверди его надлежащее место, но все это осуществилось в союзе с природой, столь тесном, что мы, смертные, не в силах разглядеть изначальный чертеж архитектора-творца сквозь наслоения, созданные игрой стихий. Так, вблизи Шлема Орландо, вид которого мрачен и угрюм (и лишь кое-где сей безрадостный вид разнообразится творениями пациентов Гроша), лежит Остров Частного Случая, самый, на мой взгляд, прекрасный в архипелаге.
Просто невероятно, сколь разительно отличаются друг от друга два участка суши, разделенные узким проливом, через который легко перелетит камень, брошенный человеческой рукой.
Три Часа Дня — время, царящее на Острове Частного Случая — прекрасная пора суток, пора светлых мечтаний. Дневные труды близки к завершению, мысли ваши устремляются к сумеркам и радости заслуженного отдохновения, которую подарит нам завершение дня. Лично я устраиваю сиесту примерно в этот час. Свидетельствую, что всех, кому случалось задремать на Острове Частного Случая, посещали удивительные, ни с чем не сравнимые сновидения. Все они видели во сне Начало Мира. К числу этих счастливцев принадлежит и ваш покорный слуга. Несколько раз, заснув на Трех Пополудни, я оказывался в истинном раю, где не было места вражде, ненависти и противостоянию между растениями и животными, ангелами и людьми. Данные факты наводят меня на мысль, что гипотеза (высказанная в высочайших метафизических кругах нашего отечества) о первичном возникновении жизни на Острове Частного Случая и дальнейшем ее распространении по всему архипелагу не лишена основания.
Далее путь наш лежит на Гномон, а следственно, это Четыре Часа Дня.
Но да будет мне дозволено прервать на этом месте свой рассказ и поделиться с читателем некоторыми сведениями личного характера. Несколько лет тому назад я потерял свою жену. Потерял в буквальном смысле этого слова, в лабиринте Утехи Плоти. Сказать, что я был этим удручен и расстроен, значит не сказать ничего. Я был невероятно к ней привязан. И вот, последовав совету моего шурина, я отправился на Гномон в поисках оракула, который подсказал бы мне, где искать пропавшую супругу.
Несмотря на то что данный Час считается весьма прозаическим (о какой, в самом деле, мистике может идти речь в Четыре Пополудни?), остров усеян развалинами храмов, капищ и подобных культовых сооружений, где и но сей день подвизаются гадатели и прорицатели. Кое-где в низинах слышны звуки множества голосов — сдавленным шепотом они повторяют слова несбывшихся предсказаний. Что до меня, я нахожу данный остров малоприятным местом, главным образом из-за близости его северной оконечности к мрачному Острову Полуночи. С вершин северных утесов Гномона вдали, за проливом Лимбо, можно разглядеть темные скалы Горгоссиума, окутанные спиралями буро-красных испарений. И этого, уверяю вас, вполне достаточно, чтобы даже те из смертных, кто начисто лишен воображения и исполнен отваги, ощутили беспокойство. Но довольно о Горгоссиуме. С вашего позволения, я продолжу свой рассказ...
Оракул, совета которого я испросил на Гномоне, снабдил меня кое-какой информацией, которая и впрямь помогла впоследствии отыскать следы исчезнувшей миссис Клепп. Но, направляясь к оракулу, я столкнулся с удивительным, труднообъяснимым феноменом: оказывается, по территории Гномона проложены дороги, которые ничто ни с чем не соединяют и обрываются у кромки берегов. Единственным объяснением этому любопытному факту может, на мой взгляд, служить следующее: некогда Гномон и соседняя с ним Утеха Плоти, превосходящая его размерами более чем вдвое, составляли единое целое. Остается только гадать, в результате какого катаклизма древний остров раскололся надвое, но данная теория могла бы послужить объяснением загадки гномонских дорог, если мысленно продолжить любую из них, то окажется, что все они некогда вели к Великому Древнему Зиккурату на Утехе Плоти.
Зиккурат с незапамятных времен служил местом упокоения усопших, по причине чего многие из тех, кто объявил себя бесстрашными исследователями, а заодно с ними и вездесущие газетчики не отваживаются появляться вблизи этого величественного сооружения. Могу сказать на это лишь одно: стыд и срам! За время моих странствований я ни разу не претерпел по вине усопших даже малейшего неудовольствия. (Это относится преимущественно к давно почившим; новопреставленные порой бывают чересчур докучливы.) Как бы там ни было, я призываю вас, читатели, не верить досужим вымыслам о проделках обитателей Древнего Зиккурата. Посетите его, если вам выпадет такая возможность. Вы не пожалеете: это интереснейший, достойный восхищения памятник древнего зодчества.
