По команде, цепочкой, как десантники, навьюченные скарбом (инструментами, кофрами с парадной одеждой, тревожными чемоданчиками), «какава так какава», дружно прошли и расселись по местам в поданный автобус… Из-за руля на них выглядывало удивлённо-завистливое, не выспавшееся лицо солдата срочника, водителя, старшего сержанта. Парень глаза только успел промыть, а так… Тоже обычно. Тоже поднят по тревоге. В сопровождении двух автомашин «ВАИ» и двух гаишных, без лишних слов, в полном неведении, вскоре и тронулись… Долго ли, коротко ли ехали… Скорее долго, потому что под плавное покачивание музыканты даже успели заснуть… проснулись от громкой команды «чужого» полковника, на плацу он в тени стоял: «Та-ак, проснулись все! Выходим!»
Сказано — «проснулись», все проснулись! Сказано «вышли», — вышли!
Так же гуськом выбрались из автобуса и, к удивлению, оказались ни где-нибудь, а у трапа самолёта, у первого трапа, рядом с огромным двигателем, бочонком зависшим под крылом… Это! не хохма! чуваки! Пассажирский самолёт! Настоящий! Летим! Куда?! За каким?.. Ничего не понимая, переглядывались. Встали у трапа в очередь, вертели головами, ёжась от прохлады, переступали с ноги на ногу, раскрыв рты от удивления. Действительно, шок — это по-армейски! Среди ночи, в полутьме, уже в аэропорту «Шереметьево» — как оповещали яркие буквы — задом наперёд — на фронтоне здания, уже перед трапом самолёта, ещё и на прохладном ветру. Озноб, тут как тут! И никаких других пассажиров!! Оглядываясь по сторонам, по команде «заходим по одному», молча прогромыхали ботинками по гулким ступеням трапа… Вдохнули — тонкий парфюм специального дезодоранта в смеси с керосином, душный воздух в салоне, спотыкаясь послушно прошли, расселись по местам, куда указала рукой симпатичная стюардесса, и тот самый «чужой» офицер, с погонами полковника. Он ещё и прикрикнул: «Без разговоров, пожалуйста. Р-разговоры потом!» Вот тебе и… ещё и рот заткнули!
Мужики, куда это нас?! А я не согласен! Я домой хочу! А я в «тёмную» не играю! Ясно читалось на лицах музыкантов. У кого тревогой, у кого восторгом, хохмой, но у всех вопросом светились глаза. Вертелись, как на иголках сидя, с любопытством перебрасывались ничего не объясняющими фразами: или шутка это, чуваки, или розыгрыш; оглядывали салон, выглядывали в проход, словно ждали подсказки или имели другой вариант.
Полковник с дирижёром и старшиной коротко о чём-то переговорили у выхода, отсалютовали друг другу, полковник исчез, зато появилась симпатичная стюардесса, что приятным образом украсило серый интерьер ожидания, за ней правда появился дирижёр со старшиной, что диссонировало, они молча, каждый, шевеля губами один за другим прошли и пересчитали музыкантов по головам, сверили полученные цифры, и довольные результатом разошлись по местам. Дирижёр потирая руки, что говорило о серьёзной озадаченности подполковника, старшина пряча глаза, как мальчишка, неожиданно для себя приобщённый к «взрослым» тайнам.
Загорелось табло «Не курить, пристегните»… Засвистели, потом затарахтели двигатели…
— Точно, чуваки, не шутка. Действительно мы куда-то…
Самолёт прокатился вперёд… На секунду остановился, потом сорвался с места. За окнами побежали огни фонарей… вскоре они исчезли… Лайнер круто взмыл вверх…
Писец, полетели!
Музыканты смотрели на затылки дирижёра и старшины с тем же немым вопросом: «Ну, рожайте, в смысле поясните, варвары. Куда нас это… Ну!»
— Товарищ старшина?
— Ничего не знаю. Командировка! — Как ждал, поворачиваясь, грубо оборвал старшина. Что в переводе означало: отстаньте, ну! военная тайна!
Это ещё больше разожгло интерес. Не взирая на непогасшее табло, страсти закипели. Дебаты, то есть.
— А-а-а, я понял, — шутили так. — Это Санька. Да, нас к Саньке везут.
— Ага, он нам в Арабских Эмиратах халтуру нашел, — за шутками пряча тревогу, гадали музыканты, с опаской заглядывая в иллюминатор.
— Точно, очередная свадьба арабского шейха, наверное, или его родственников… Ага!
— Нет, его любимого осла свадьба, — грустно замечает усохший от тоски Тимофеев. У него и юмор — заметили? — стал «дохлый». Глаза горят, а юмор дохлый. Парадокс. Совсем сдал, бедняга!
— Не осла, Жека, там на ослах не ездят, а верблюда, — парирует рыжий Генка Мальцев.
— А мне по барабану… главное, туда летим, — думая о чём-то своём, замечает Тимофеев.
— Нет, тогда бы мы летели не на Запад, а на Юг — если в Эмираты. Или на Север, если в Скандинавию. — Вслух продолжает размышлять Генка, тромбонист.
— А на Север, это куда? — крутит головой Лёнька Чепиков.
— А я знаю?! Я в облаках не ориентируюсь. Тц-ц, — Мальцев с сожалением разводит руками. — Не «псиса».
— Точно, не селезень… — c удовольствием поддевает язва Кобзев.
— И это видно… — тут же закрепляет мысль Трушкин.
Мальцев шутливо замахивается… Как от прилетевшего дара, Трушкин «киношно» кривит лицо, валится с сиденья… О! О!.. Шутники! Комики. Им бы пантомимы где показывать… Они и показывают.
Обычное в оркестре явление: пикировка вперемежку с пантомимами. Артисты тебе выискались юмористы.
— Ой, а сами-то вы, сами… — надувает губы Мальцев, и обиженно отворачивается к окну, бурчит. — Тоже мне, плейбои нашлись. — И тут же оживает, будто ложку мёда во рту почувствовал, увидев появившуюся в проходе стюардессу. — А вот и наша Оленька. Оленька-а!.. — Машет ей руками, как желанному такси в ночной, поздний час. — Мы здесь.
— Эй-эй, салага, не маши руками, не раскачивай самолет, не то, чего доброго, не долетим из-за тебя, упадем. — Преувеличенно пугается Фокин.
— Слушайте сюда, чуваки. — Философствует Кобзев, гипнотизируя взглядом медленно продвигающуюся по салону — от бедра! — стюардессу с прохладительными напитки на подносе. — Смените лица. Мы, короли военного джаза, летим в Европу на гастроли, — не гундеть и не стонать. Понятно? Кто против, может сразу же выходить, тут вот, не дожидаясь посадки.
— Я не против.
— И я не возражаю. Даже наоборот… Покатаемся. Только я Таньке своей дома не успел сказать… беспокоится будет.
— Так и я не сказал…
— И я…
— Кто ж знал.
— Я вообще думал, куда-нибудь на правительственный концерт какой едем…
— Или на дачу…
— Ёшь твою в корень… Девушка, — в который раз музыканты останавливают проходящую мимо стюардессу. — А мы точно летим в Стокгольм, мы не спим, нет? — Это коллективный вопрос общего вида, есть и частные.
— Ущипните меня, Оленька, пожалуйста, вот здесь… — Кобзев, мечтательно закатывая глазки, протягивает руку стюардессе, случайно касаясь её бедра, указывает на своё предплечье. — Тут вот…
— Нет, вы не спите, — улыбается шутке молодая девушка, решительно отводит руку страдальца. — И щипать вас не нужно. А летим мы точно в Стокгольм, как и положено. Я вам это уже говорила. Принести вам воды?
