Над ней склонились Инес с Исабель на руках и… Рамон Монкада. Внезапно Катарине почудилось, что она видит в его взгляде безумную страсть и чистую, благоговейную, страдальческую любовь. Он по-прежнему принадлежал ей, и Катарина знала, что и сама все так же любит его, безотчетно и глубоко, любит все, что в нем есть, даже то, что мучает ее и терзает, не дает расправить крылья.
Рамон вернулся к себе. Он знал, что не уснет в эту ночь, и даже не пытался ложиться. Окно его кельи выходило в сад, листья деревьев казались усыпанными каплями лунного света. Млечный Путь протянулся по небу, как гигантская светлая река. Дул сильный ветер, и тело Рамона пронизывал холод. Внезапно он воздел руки к небу и прошептал:
– Господи, прошу тебя, пощади!
Всякий, кто увидел бы аббата в этот момент, счел бы его сумасшедшим.
Он чувствовал, что изнемогает. Прежде затаенное желание увидеть Катарину было сжато в комок и запрятано глубоко в тайники души; теперь оно превратилось в багровый цветок с лепестками-щупальцами, оплетающими сердце, оно мешало дышать и не давало жить.
Рамон сел и закрыл лицо руками. Катарину отвезли домой. Он не посмел ее сопровождать, он лишь пытался поймать ее взгляд.
Все изменилось. Она цвела молодостью, здоровьем, женской красотой. У нее был ребенок, девочка с большими черными глазами и темными локонами. Катарина вышла замуж. Отныне у нее был свой, закрытый от постороннего взгляда мир, в который он не имел права вторгаться, своя жизнь, которую он не должен был нарушать.
Утро не принесло облегчения, и в конце концов Рамон решил навестить Катарину. Он должен узнать, как она себя чувствует, он обязан убедиться в том, что ее жизни ничто не угрожает.
Рамон умышленно поехал к ней утром, в надежде, что ее отца и мужа не будет дома. Он постарался отрешиться от эмоций и принял свой обычный вид, неприступный и холодный. Но во взгляде аббата сквозило безумство: Рамон совершал то, что нельзя было делать ни в коем случае.
Он сухо спросил у служанки, можно ли ему повидать Катарину. Та почтительно пригласила его войти.
Рамона провели в роскошно обставленную гостиную, и навстречу ему вышла довольно привлекательная молодая женщина, которая взглянула на нежданного гостя с неприкрытым изумлением.
– Я настоятель мужского монастыря ордена Святого Бенедикта, – сказал Рамон и на мгновение замер, пронзенный сознанием своего безумства и нелепости ситуации. Он с трудом взял себя в руки, чтобы говорить убедительно и серьезно. – Вчера на моих глазах произошло несчастье – одна из бывших воспитанниц женской обители, где я некогда исповедовал и причащал, была сбита повозкой. Я был очень взволнован случившимся и решил ее проведать. Как она себя чувствует?
Женщина отступила с легким и в то же время полным глубокого уважения поклоном.
– Я Эльза Торн, супруга хозяина дома. Катарине лучше. Вы можете подняться к ней, святой отец.
Рамон тихо вошел в спальню. Увидев его, Катарина закрыла глаза и затаилась, почти не дыша.
– Здравствуй, Кэти, – тихо сказал он. – Я пришел.
– Зачем?
– Чтобы узнать, как ты себя чувствуешь.
– Ты пришел не за этим.
Он приблизился к ее ложу.
– Верно.
Белая повязка на голове Катарины подчеркивала ее бледность. Молодая женщина утопала в подушках, одеялах и перине и казалась беспомощной и хрупкой.
– И все-таки скажи, как ты себя чувствуешь?
Она открыла глаза и быстро вытерла слезы тыльной стороной ладони.
– Неплохо. Ничего страшного, небольшие ушибы. Все заживет. Я просто сильно испугалась.
– За своего ребенка?
– Да. У меня двое детей.
– Двое?!
– Да. Две дочери. Исабель и Лусия.
В ее улыбке не было триумфа, скорее что-то светлое и трогательное, отчего Рамон еще сильнее почувствовал, сколь непоправима его утрата.
– Конечно, ты же вышла замуж. – Он тяжело вздохнул. Потом спросил: – За кого?
Во взгляде Катарины промелькнуло что-то острое.
– За испанского дворянина. Это все, что я могу сказать. Остальное тебя не касается.
Рамон не сводил с нее глаз. Он пребывал во власти глубокой разрушительной тоски.
– Какие перемены… Кто бы мог подумать!
– Мой мир меняется намного быстрее, чем тот, в котором живешь ты. Хотя вполне возможно, что это только видимость.
– Порой наши миры пересекаются, и тогда образуется общее прошлое, которое невозможно похоронить, – печально промолвил священник.
– Его можно забыть! – резко произнесла Катарина.
Рамон изменился в лице.
– Я хочу попросить у тебя прощения. Я в самом деле собирался вернуться, я вовсе не желал оставлять тебя одну. Однако я оказался перед выбором: изменить своему миру или… самому себе.
– Я знаю, – все так же резко отвечала Катарина. – Нельзя жить мечтами и забывать о реальности. Цена спасения души очень велика, я это понимаю. Считай, что я давно тебя простила, а отпущение грехов ты можешь получить у епископа.
– Об этом грехе я буду молчать до конца своей жизни, – тихо сказал Рамон.
– Это хорошо. А теперь иди, – тут голос Катарины слегка дрогнул, – так будет лучше. Мне не хочется видеть тебя в этом одеянии.
Рамон попытался пошутить:
– Оно мне не идет?
– Напротив, так идет, что становится страшно.
Внезапно он наклонился, бережно взял ее руку и приник к ней губами.
– Я хочу, чтобы ты знала, Кэти: только благодаря тому, что на свете есть ты, я еще способен во что-то верить, – сказал Рамон, потом повернулся и вышел за дверь.
Вскоре вернулась Инес с детьми. Едва она переступила порог, как Катарина знаком велела ей прикрыть дверь.
– Что случилось? Тебе плохо? – Инес бросилась к подруге.
Лицо Катарины казалось осунувшимся, точно она была давно и безнадежно больна.
– Нет, Инес. Просто я хочу кое о чем рассказать. Рамон Монкада обезумел, он приходил сюда, я видела его, вот как тебя сейчас, и говорила с ним!
Инес присела на постель, не снимая мантильи.
– Что ему было нужно?
– Он хотел увидеть меня, да, именно увидеть, а вовсе не попросить прощения или узнать, все ли со мной в порядке. Я поняла это сразу, как он вошел, – взволнованно произнесла молодая женщина.
На лице Инес появилось озабоченное выражение.
– Кто мог его встретить?
– Служанки и, наверное, Эльза.
Услышав это имя, Инес нахмурилась. Эльза относилась к ней как к приживалке; вероятно, поэтому девушка так и не стала членом семьи. Она редко садилась за стол вместе с Катариной, Паулем, Эрнаном, Эльзой и детьми и не принимала участия в семейных разговорах. Инес была сыта и одета, но не получала жалованья. В ее положении было трудно рассчитывать на большее. Пауль Торн оплатил ее содержание в монастыре, и она едва ли смогла бы отработать этот долг. Инес сознательно посвятила себя Катарине и ее детям и старалась не задумываться о будущем. Тем более Катарина в самом деле нуждалась в поддержке и помощи подруги: Исабель была еще очень мала, когда молодая женщина родила второго ребенка. Кстати, Эрнан с восторгом принял это событие и был полон надежды на то, что со временем в их семье появятся еще несколько детей.
