Антонио скорбел. И скорбел в одиночестве. Он не мог назвать себя вдовцом, не мог сказать даже, что умерла его невеста. В глазах всех окружающих Каро была просто его любовницей, и никто не понимал, что Антонио до сих пор не мог оправиться от ее смерти. В тот день, когда отец сообщил ему о гибели возлюбленной, Антонио решил уехать из Рио – и в кратчайшие сроки воплотил свой план. Едва выйдя из больницы, он собрал вещи, поручил сестре позаботиться обо всем остальном и отправился в Нью-Йорк. Он даже не захотел пойти на могилу Каро – это разбило бы ему сердце. Он не желал представлять себе, как ее тело гниет, как в нем копошатся черви. У Антонио осталась ее фотография, и этого было достаточно, ведь снимок отражал один из лучших моментов истории их любви. Фото немного выгорело и помялось, на нем виднелись отпечатки пальцев, но его было достаточно, чтобы вызвать в душе Антонио воспоминания о том чудесном дне. И о лучшей женщине, которую он когда-либо встречал.
Стоя на палубе, он держал в руках этот снимок, понимая, что сильный порыв ветра может вырвать фотографию у него из рук. «Может быть, так было бы даже лучше?» – подумалось ему.
Без этой памятки он скорее забудет о Каро, а ведь все считали, что от этого ему станет легче. «Вот увидишь, мальчик мой, время лечит все раны. Когда-нибудь ты забудешь о ней, и тогда…» Вот что ему приходилось выслушивать. Как же Антонио ненавидел людей за это! Он не хотел ее забывать! Напротив, сейчас это пугало его больше всего. Он не мог вспомнить ее лица. Думая о ней, он видел ее только в тот момент в самолете: смеющаяся Каро в шлеме пилота. Он больше не мог вспомнить рассерженную Каро. Мечтательную Каро. Чувственную Каро.
Да, он представлял себе ее черты: полный рот, зеленые глаза, веснушчатый нос. Но эти отдельные части не удавалось сложить в единое целое. И это было ужасно.
– Павший товарищ? – сочувственно спросил его один из попутчиков.
Пожилой офицер в отставке указал на фотографию в руках Антонио. Впервые за все время путешествия Антонио захотелось расхохотаться. Да, на первый взгляд человек на фотографии мог показаться юношей. Никто ведь не мог предположить, что костюм пилота наденет девушка. Кивнув, Антонио мрачно ответил:
– Битва на Сомме.
Он не знал, применялась ли в этом сражении авиация, но одного названия битвы было достаточно, чтобы офицера пробрала дрожь. Более миллиона убитых. Ужасные потери с двух сторон. Кошмарные увечья. Полная бессмысленность этой мировой войны. Вот о чем думали люди, слыша слово «Сомма». Антонио показался уместным такой ответ – он испытывал от смерти Каро такой же ужас, как и этот военный от мысли о Сомме.
– Ужасно, – сказал старик.
– Да.
– Но вы еще так молоды. Со временем вы научитесь забывать.
«Ударить в живот. Пнуть в пах. Или – почему бы и нет? – выбросить за борт…» Антонио, не говоря ни слова, ушел. Старый майор с пониманием кивнул, но сентиментальность попутчика его удивила. Нужно всегда оставаться мужественным, как этот бедняга на фотографии. Он был так юн во время войны… Но что стало бы с миром, если бы мужчины рыдали, как бабы?
В Гавре ярко сияло солнце, воздух был холодным и свежим. Антонио с наслаждением вздохнул. Он любил такие февральские деньки, когда уже веяло весной. Он немного погулял по городу, дожидаясь отправления поезда в Париж. Приятно было вновь слышать французскую речь, читать звучные надписи на вывесках, бродить по людным улочкам, вдыхая запах круассанов и кофе, слушать характерный гул кофеварочных машин, в которых пенилось молоко, глазеть на витрины еще закрытых лавок – все так отличалось от Рио.
Антонио с изумлением понял, что ему нравится это утро. Оно будило прекрасные воспоминания, возвращало радость жизни – давно утраченную радость.
Приехав в Париж, Антонио почувствовал себя еще лучше. Как он мог забыть о том, что любит этот город? Даже то, что обычно злило других гостей Парижа, ему нравилось. Суетливые горожане, хорошо одетые и весьма бесцеремонные. Вонь подземных переходов и аляповатые таблички в метро. Пожилые дамы, выводившие на прогулку ухоженных caniches, собачонок с наманикюренными лапами, и не обращавшие внимания на то, что их питомцы гадят на улицах. Вечно сигналившие автомобилисты, застрявшие в пробке неподалеку от Триумфальной арки. Хамство лавочников и кондукторов. Все это его не смущало, ведь являлось неотъемлемой частью Парижа, неповторимой, как Эйфелева башня или собор Парижской Богоматери.
На первое время Антонио поселился в гостинице, собираясь поскорее подыскать съемную квартиру. Или, может быть, купить тут жилье? Он продал квартиру в Рио, но, хотя она и находилась в престижном районе Фламенго, на вырученные деньги ничего подобного в Париже не найдешь. Если подвернется жилье, которое ему понравится и будет по карману, Антонио его купит, но торопиться было некуда. В съемных квартирах тоже есть свое очарование. Они дарят ощущение свободы, ведь в любой момент можно собрать чемодан и уехать. Их не нужно обставлять, покупать картины и декоративные предметы интерьера, со временем превращающиеся в балласт. На этот раз Антонио выбрал гостиницу во Втором округе, неподалеку от Оперы, поскольку не хотел, чтобы привычный район вызвал в нем ностальгию. Он приехал сюда, чтобы все начать сначала, чтобы вновь научиться радоваться жизни.
И у него получалось. По крайней мере, он уже начал радоваться мелочам.
Прямо под гостиницей проходил туннель метро, и всякий раз, когда там проезжал поезд, все здание вибрировало, так что в шкафу звенела посуда. Антонио чувствовал эту дрожь, даже засыпая в постели. Вначале его это раздражало, но со временем понравилось. Такого в Рио тоже не было.
В первые дни он не связался со старыми знакомыми – хотелось ощутить на себе влияние города, побродить тут, открыть для себя новые местечки. Такая праздность ему нравилась. Одевшись потеплее, он гулял, подолгу сидел в живописных кафе, наблюдая за прохожими, читал газеты и не уставал удивляться тому, что кофе в Париже намного вкуснее, чем у него на родине, в стране, где кофе производят. По вечерам он ходил в кино, любуясь огромными залами. В Париже уже появилось звуковое кино, и Антонио посмотрел фильм «Певец джаза», первый в истории озвученный фильм, и хотя звука в нем было не так уж много, он пришел в восторг от открывшихся возможностей.
Примерно через неделю жизнь туриста ему наскучила, и Антонио связался со старыми друзьями и бывшими коллегами. Они приняли его, как блудного сына, с неподдельной радостью и мягким упреком в том, что он не появился раньше.
– О, у меня было много дел, – ухмыльнулся Антонио. – Я женился, а потом едва сумел избавиться от молодой жены.
Он весело, с шутками и прибаутками, рассказал историю об Алисии: над этим можно было посмеяться, и такая тема отвлекала знакомых от лишних вопросов о том, о чем говорить не хотелось.
– Я позволил этой дамочке убедить меня пойти к продажному священнику и заключить фиктивный брак. Вернее, фиктивно обвенчаться. Она была моей подругой, мне стало ее жаль. Но эти чувства быстро развеялись, когда она решила, будто я стану идеальным отцом ее ребенка. Правда, все козни ее семьи прекратились, когда этот ребенок родился – чернокожий. Явно не от меня.
