Она отпустила мою голову, и я выпрямилась, глядя сквозь слезы на расплывчатый мир.
– Я уехала не из-за мальчика. Ты можешь мне не верить, но я хотела вернуться. Я хотела вернуться и увидеть своего брата.
– А потом снова уехать?
– Что мне здесь делать? – спросила я. – Здесь даже лошади нет.
Мама пару секунд смотрела на меня.
– Да, действительно, – произнесла она, – действительно. Тебе здесь нечего делать. Больше нечего делать. Я хотела для тебя и для Сэма другой жизни. – Ее голос снова зазвучал мягко. – Но в этом и была моя ошибка, верно? Я думала, что смогу обмануть вашу природу.
Та неделя накануне Четвертого июля была нашей последней с Сэмом неделей перед тем, как с того, что я сделала, были сорваны все покровы. Теперь между нами что-то стояло, и мы оба это знали, хотя на самом деле ни один из нас не имел понятия, что именно.
На улице лило как из ведра. Я бродила от кресла к креслу, не находя себе места от скуки. Подойдя к двери комнаты брата, я без стука ее открыла и вошла. Он вздрогнул и испуганно оглянулся, но, увидев, что это не мама, а я, вернулся к своему занятию.
– Выводок, – пояснил он, когда я подошла ближе. – Бельчата.
– Только двое?
Сэму уже случалось выхаживать бельчат, но обычно их было больше. Они были такие уродливые – размером с мышь, розовые и голенькие, с плотно закрытыми глазами. Сэм устроил им гнездо из старого одеяла. Было трудно поверить в то, что когда-то они вырастут и станут белками.
– Остальные достались еноту.
Один из бельчат пошевелился, и я потянулась к нему, чтобы потрогать…
– Теа!
– Прости! – спохватилась я. – Я забыла. Мама тебя убьет, – добавила я, помолчав.
Она запрещала Сэму заносить в дом животных.
Сэм улыбнулся.
– Не-а. – Он покачал головой. – Даже если мама их увидит, она не поверит своим глазам.
Но то, что мама зайдет в комнату Сэма, было маловероятно – она уже застелила постели и навела порядок на втором этаже.
Я смотрела, как Сэм пытается кормить одного из бельчат с помощью отцовского шприца без иглы.
– Это молоко? – спросила я.
Сэм покачал головой.
– Коровье молоко их убило бы. Это подслащенная и подогретая вода. Мне кажется, им уже лучше. – Бельчонок открыл рот и начал сосать. Это зрелище взволновало даже меня. – Вот так, вот так, – приговаривал Сэм.
Я наблюдала за ним.
– Вот так, вот так, – снова и снова повторял он этот рефрен для бельчонка.
– Почему ты так любишь белок? – спросила я.
Он пожал плечами.
– Почему ты так любишь лошадей?
Причин тому было очень много, но, когда я попыталась назвать хоть одну, у меня ничего не вышло.
– Вот видишь! – сказал Сэм. – Вообще-то я не белок люблю. Я просто… я люблю быть на природе. Я люблю природу.
– Природу, – повторила я.
– Да, – подтвердил Сэм, – природу.
Он снова начал что-то нашептывать бельчонку, а я упала на его кровать. Потом он начал кормить второго бельчонка, и я закрыла глаза, вслушиваясь в его голос.
Я лежала на кровати в полусне, слушая мелодичный голос брата, все еще мелодичный, несмотря на то что он продолжал меняться, как менялся все последние месяцы, становясь все более низким. По мере того как его голос становился ниже, Сэм становился все выше. Мой брат был цветком. Он раскрывался, одновременно вытягиваясь к небу и солнцу.
В ту ночь я вошла в его гостиничный номер. В отличие от моей комнаты, он выглядел обжитым. На столе стояла жестяная банка с цветами, хотя и не очень красивыми, – чертополох и еще какие-то сорняки. Три почти целые змеиные кожи с крохотными отверстиями на месте глаз. Я осторожно коснулась одной из них.
– Что случилось с твоими террариумами? – спросила я.
Сэм смотрел на меня, сидя на краю кровати.
– Их больше нет.
Я кивнула.
– Я уезжаю, – добавила я.
– Я знаю.
– Ты тоже мог бы уехать. Они тебя отпустят.
Я говорила слишком настойчиво. Но он действительно должен был уехать. Ему нельзя было позволить всему этому поглотить себя без остатка.
Когда он заговорил, в его голосе звучал вызов.
– Но Теа, я не хочу уезжать! Я не хочу…
Он замолчал. Я ожидала, что он продолжит, но это была не просто пауза. Он удержался и не произнес тех ужасных слов, которые готовы были слететь с его языка. Но я его поняла.
– Быть таким, как я? – спросила я.
Он отвел глаза. Я знала, что угадала. Но это было нечестно! Конечно, это было нечестно. Меня заставили уехать. Я не хотела его оставлять. Но в итоге мне повезло больше. В мире постоянно происходили какие-то события – счастливые и не очень. Я с готовностью принимала то, что выпадало на мою долю.
Я подошла к брату и села рядом с ним на кровать. Мой близнец не желал уезжать, потому что был лучшим сыном, чем я дочерью. Он не мог уехать, потому что не представлял себе жизни без них. Сэм не был смелым. Он никогда не отличался храбростью. Он был верным и преданным, и он до сих пор принадлежал родителям так, как я уже никогда не смогла бы им принадлежать. Он не был смелым, но в одном человеке могло сочетаться лишь ограниченное количество черт характера. Он по-прежнему был ребенком моих родителей. Возможно, ему предстояло остаться им навсегда. Так ли это, станет ясно только со временем.
– Ты флоридский мальчик, – сказала я.
Я сунула руку в карман и извлекла из него носовой платок, который брала с собой в Йонахлосси. Он ничуть не пострадал за все это время. Я вложила платок ему в ладонь и загнула внутрь его пальцы.
Он посмотрел на него, а потом на меня.
– Да, – тихо произнес он своим новым голосом. – Да, я флоридский мальчик.
В ту ночь я лежала в постели и пыталась вызвать в своей памяти глаза Сисси, элегантные руки мистера Холмса, изящную голову Наари. Но ничего из этого мне вспомнить не удалось. Воспоминания меня покинули. Я встала и надела форму, которую носила в Йонахлосси. Только эта одежда не была мне мала. Она все еще пахла домом Августы, и мне стоило больших усилий не расплакаться. Я пыталась не хотеть того, что уже было мне недоступно.
Воздух на улице был густым от влаги, луна нависла над миром, как чье-то круглое лицо. По улицам все еще гуляли люди. Распахнулась какая-то дверь, и я мельком увидела заполненную людьми и табачным дымом комнату, мужчину перед роялем.
– Простите, мисс, – произнес чей-то голос, и я поняла, что кому-то мешаю пройти.
Я отступила в сторону, и меня обошел мужчина, в котором я узнала коридорного. Того самого, которому мама чуть не забыла дать чаевые. Его держала под руку какая-то женщина, но я видела только ее спину: почти прозрачное платье и черные волосы. Он не подал виду, что узнал меня. Я смотрела, как он исчезает в ночи, спеша в какое-то другое место, возможно, к себе домой, где он прикоснется к своей девушке, она прикоснется к нему, и ночь распустится, как цветок.
