– Мари, – мягко сказал Ганс, – вы знаете, что Питер действительно нездоров. Он получает удовольствие от психологического насилия над женщинами.
– Но я не понимаю… Вы сказали, что он похитил кого-то. А что, если эта девушка пошла с ним по своей воле? Он может быть очень убедителен.
– Ее похитили, – ответил Шон. – Вы знаете, что он отсидел срок за изнасилование?
– Питер? – В ее голосе послышалось недоверие.
– Склонение несовершеннолетних к половым связям, – пояснил Ганс. – Он спал со школьницами, которых учил.
– Боже мой, это ужасно!.. Я не знала. Я оборвала все связи, со всеми, даже со своими подругами по клубу.
– А почему вы сменили имя? – спросил Диллон. – Он угрожал вам?
– Я сказала ему, что хочу развестись. Мои подруги не отпустили меня к нему одну и пошли со мной, и ему пришлось меня отпустить. Я тогда еще подумала, что все прошло слишком гладко, но, быть может, он действительно понял меня. По счастью, моя подруга Бекка в это не верила. Ее брат был полицейским и позволил мне пожить у него. Мы спали в отдельных спальнях, у меня с ним ничего никогда не было и быть не могло.
Благодаря Джимми я устроилась на работу секретарем в полицейский участок и впервые за многие годы почувствовала себя в безопасности. Несколько месяцев я ничего не слышала о Питере. Мой адвокат передал ему бумаги на развод. На следующий день Питер пришел в полицейский участок с конвертом в руке, передал мне и сказал: «Ты моя жена и всегда ею останешься, хоть ты и грязная шлюха. Возвращайся домой прямо сейчас, прими свое наказание, и я прощу тебя». – Она глубоко вздохнула. – Конечно, я не сдвинулась с места. Он стоял так долго, что вокруг него собрались шестеро полицейских. Они вывели его на улицу, а Джимми сказал мне, что мне нужна охранная грамота.
Я открыла конверт и нашла в нем документы на развод, разорванные на мелкие кусочки. И фотографию Джимми, обнимающего меня. Питер шпионил за мной. Фотография была сделана в тот день, когда умер мой папа – он два года провел в раковом корпусе, и вот однажды директор позвонил мне и сказал, что он умер во сне. В том объятии не было ничего сексуального. Джимми был просто хорошим человеком!
– Мари, – сказал Ганс, – вам никогда и ни перед кем не нужно оправдываться, понимаете? Вы не сделали ничего дурного.
– Я запаниковала. Я сказала, что никакая охранная грамота его не остановит. Даже не знаю, почему я так панически боялась его, ведь Питер ни разу не причинил мне физическую боль; но я знала, что он убьет меня. Просто убьет.
Джимми помог мне законно сменить мое имя, и я переехала в Аризону. Мне было очень одиноко. У меня не было семьи, мне было очень трудно заводить друзей. Спустя полгода я позвонила Джимми, и он прилетел ко мне, и вот тогда я поняла, что мы нравимся друг другу. В Остине он устроился в полицию на должность детектива, и спустя еще год мы поженились. У меня двое прекрасных детей, и я не хочу, чтобы с ними что-либо случилось. Пожалуйста…
– Мари, Питер никогда об этом не узнает. Но нам нужно понять, где он держит Люси.
– Не знаю. Честно – я ни разу не говорила с ним после того, как уехала из Уилмингтона.
– Это нам известно, – отозвался Шон. – Но ни в Мэриленде, ни в Делавэре, ни в Вирджинии на него не зарегистрировано никакой недвижимости. Мы ищем и в других штатах. Проверили его родителей, бабушек, дедушек. Ничего, ноль. Но должен же он где-то быть. Может быть, у друга? У двоюродных братьев и сестер? Может быть, в каком-нибудь летнем доме?
– Я не знаю.
– Это должно быть место, где он чувствовал бы себя в безопасности, – сказал Диллон, – куда он ездил или о котором рассказывал в ситуации стресса. Оно должно напоминать ему о чем-то важном. Очень личное, уединенное место.
– Может быть, ферма его прабабушки?
– Да! – чуть не выкрикнул Диллон и наклонился к телефону. – Где она расположена?
– В Уоррентоне. Я была там лишь один раз – он показал мне ферму, когда мы окончили колледж и направлялись в Уилмингтон. Задержались там на пару дней. Там никто не жил. Имение было в собственности какого-то трастового фонда из-за некоего спора в семье еще до того, как родился Питер. Помню, ферма была старая и какая-то страшноватая, но Питер обожал ее. Он говорил, что откладывает деньги, чтобы отреставрировать ее, и что когда-нибудь он будет жить там со своей семьей. Я подсмеивалась над ним, потому что не могла себе представить нашу жизнь там.
– Где точно?
– Не знаю. Я только помню, что в Уоррентоне.
– Как называется траст? – спросил Шон.
– Я не знаю.
– Какая была фамилия у прабабушки? Тоже Миллер?
– Нет, ее звали Аделин Харкер.
Шон бросился к компьютеру.
– Спасибо вам, Мари, – сказал Ганс. – Если вас все еще беспокоит ваша безопасность, попросите своего мужа позвонить мне. Я объясню ему, что происходит. Но даю вам слово: ваш бывший муж никогда не найдет вас.
– Надеюсь, вы найдете пропавшую девушку.
– Благодаря вам – найдем.
Ганс положил трубку. Шон лихорадочно просматривал базы данных по недвижимости, а Кейт позвонила Ною.
– Бристоу-роуд! – вскричал Роган. – Траст семьи Харкер. Меньше чем в полумиле от аэродрома Эрлай. Едем!
– Шон… – начал было Диллон.
– Она там, – сказал детектив торопливо. – Я уверен. Ферма расположена совсем близко, хоть и в уединенном месте. Я туда.
– Мы все туда, но ты не можешь лететь в такую погоду.
– Черта с два! Лететь быстрее, чем ехать. Снегопад прекратился, но на дорогах сейчас кошмар. Даже в хорошую погоду нужно не меньше часа. Мы же через тридцать пять минут уже будем на земле.
Роган вскочил на ноги, схватил бумажник и куртку, затем открыл шкаф и достал спортивную сумку.
– А это что? – спросил Диллон.
– Мой походный набор, – бросил Шон через плечо и выбежал из комнаты.
Ганс поднял глаза к потолку и саркастически заметил:
– Да, да, конечно, ничего общего с Джеком.
* * *
Ной повесил трубку и повернулся к Эбигейл:
– Кейт и Ганс только что говорили с бывшей женой Миллера.
– Как они ее нашли?
– Я не спросил, но уверен, что Роганы по своему обыкновению получили информацию нелегальным путем. – Жаловаться на это Ной не собирался, все-таки жизни Люси угрожала самая настоящая опасность.
Он посмотрел на лежащий перед ним отчет, только что полученный из департамента полиции Уилмингтона. Три пропавших женщины. Миллер после своей судимости за половую связь с несовершеннолетними автоматически становился подозреваемым, но у них не было никаких улик, никаких доказательств. Единственной ниточкой были показания одного свидетеля, который описал машину, похожую на машину Миллера на тот момент. Но марка машины была распространенной, а очевидного мотива обнаружено так и не было. Короткий допрос подозреваемого оказался безрезультатным.
