– Госпожа не принимает.
А однажды с ним были даже более откровенны:
– Госпожа сказала, что двери ее дома закрыты для господина Шарля Флао.
Но офицер сумел все же добиться встречи с мадам Луи Бонапарт.
– Что случилось? – спросил он дрожащим голосом. – Чем я прогневил вас?
Гортензия молчала. Ее глаза были полны слез, и Флао все понял. Он упал на колени и прошептал:
– Так вот оно что! Господи, зачем же вы скрывали от меня, что я вам небезразличен?! Теперь уже поздно. Узы чести связывают меня с другой женщиной.
И узы эти были очень прочны. Ревнивая и подозрительная Каролина следила за своим возлюбленным во все глаза и часто устраивала ему совершенно неприличные сцены – с битьем ваз, истериками и обещаниями покончить с собой.
Шарль поведал об этом Гортензии и теперь смиренно ждал ответа. Однако взор его так сиял, что женщина поняла: при малейшем поощрении с ее стороны офицер вскочит с колен и сожмет ее в пылких объятиях. Видит бог, Гортензия бы очень этого хотела! И все же гордость взяла верх над чувствами. Она не станет признаваться в любви тому, кого считает своей собственностью Каролина Мюрат!
– Вы ошибаетесь, уверяю вас, ошибаетесь, – тихо произнесла Гортензия. Мадам Кампан могла бы в эту минуту гордиться ею. – Я не люблю вас. Возможно, прежде я плохо разбиралась в своих чувствах, но с некоторых пор я твердо знаю, что равнодушна к вам.
– В таком случае удостойте меня хотя бы своей дружбы! Это послужит мне утешением…
Однажды утром Наполеон, ежедневно получавший подробные доклады от своего министра полиции Фуше, обратил наконец внимание на то, сколь близкие отношения установились между его сестрой и сыном Талейрана. С императором случилась одна из его знаменитых вспышек ярости.
– Женщины из моей семьи не должны иметь любовниками адъютантов своих мужей! Это недостойно! Я этого не потерплю! Мюрата ко мне – и немедленно!
Маршал получил приказ отправить Шарля Флао («Очень талантливый офицер, верно? Его отец будет счастлив, узнав, что мальчик отличился в бою!») в авангард армии, намеревавшейся сразиться с австрийцами. Вот как получилось, что Шарль стал героем сражения под Аустерлицем…
Спустя примерно год после этой победы Наполеон сделал своего любимого брата Людовика королем Голландии. Гортензия отнюдь не была в восторге, когда ей на голову возложили королевскую корону. Ей не хотелось покидать Париж и отправляться вместе с мужем в чужую и далекую Гаагу.
– Ничего нет хорошего во всех этих тучных коровах, мельницах и тюльпанах! – вздыхала она украдкой. – И почему я не могу быть королевой Голландии, но жить при этом в Париже?!
Оказалось, ей было-таки чего опасаться. В Гааге Людовик повел себя, точно настоящий тиран. В первый же вечер после приезда он ничтоже сумняшеся заявил своей уставшей после долгого путешествия жене:
– Мне кажется, эта кровать слишком узка для двоих. Я лягу один.
– Хорошо, – кивнула Гортензия, радуясь в душе тому, что не станет ночевать вместе с супругом. – Я прикажу приготовить для себя другую комнату.
– Еще чего! – вскричал Луи. – Как вам такое могло только в голову взбрести?! Вы останетесь со мной, а спать будете вон на той койке.
Койка была железная и очень неудобная. Стояла она в спальне на тот случай, если с королем по какой-то причине придется ночевать денщику.
Гортензия представила себе, как долго будет изводить ее муж подозрениями и разнообразными придирками, если она начнет сейчас спорить, и молча кивнула. Знала бы она, что в дальнейшем ее ожидают куда худшие испытания!
Конечно, некоторые поводы мужу она давала. Голландцы оказались людьми приятными, знавшими толк в галантном обращении и весьма светскими. К тому же многие из них подолгу живали в Париже и отменно говорили по-французски. Немудрено, что королева полюбила устраивать балы и всякие празднества. Людовик все чаще ссорился с женой, обвиняя ее в неверности и грозя всякими карами. Однажды Гортензия так рассердилась на него, что сказала громко:
– Вы почти бессильны в постели! Вот почему вас раздражают здоровые и крепкие мужчины, которые ищут моего общества!
Людовик пришел в совершенное неистовство, потому что это была правда. Он запер жену в ее покоях, и она не покидала их несколько недель, пока за нее не заступился Наполеон.
Полицейское дело при императоре было поставлено на такую высоту, какой Франция еще не знала. Заведено было сразу несколько полиций, которые следили друг за другом и сообщали обо всем всесильному Фуше. Разумеется, то, что творилось при голландском дворе, скоро перестало быть для него тайной, и он известил императора о поведении его брата.
Наполеон был взбешен и отправил в Гаагу гневное письмо.
«Вам досталась лучшая и добродетельнейшая из женщин!» – настаивал император и требовал, чтобы Гортензии была возвращена свобода. Луи повиновался, но супругу не простил и разрешение поехать в Котре, что в Пиренеях, дабы поправить пошатнувшееся в заточении здоровье, дал ей сквозь зубы.
Любопытно, между прочим, что Людовик был неплохим королем для голландцев. Едва обосновавшись в Гааге, он стал брать уроки голландского языка и вообще входить в нужды подвластного ему народа. Он отменил смертные приговоры и добился вывода из страны части французских оккупационных войск. Он всегда выступал против континентальной блокады Нидерландов, говоря брату, что не хочет видеть своих подданных нищими. Поскольку Наполеон не соглашался отменить блокаду, то Людовик решился смотреть сквозь пальцы на процветавшую в стране контрабанду и не желал наказывать контрабандистов, хотя Наполеон требовал этого от него. В конце концов в 1810 году император начал присоединять к Франции одну голландскую провинцию за другой. К лету за королем остался один Амстердам. Он отрекся от престола и уехал из страны, которая вскоре целиком вошла в состав Франции.
Но это произойдет лишь через три года. А пока Гортензия отправилась на воды, и пребывание ее там оказалось очень приятным. Конечно, она по-прежнему любила Флао, но не смогла устоять перед чарами двоих пылких кавалеров – голландского адмирала Вергуэла и будущего герцога Деказа. Не исключено, что один из них и стал отцом мальчика, который появился на свет двадцатого апреля 1808 года. Во всяком случае, многие так полагали, и эти слухи спустя целых четыре десятилетия едва не помешали Шарлю-Луи Бонапарту сделаться императором Франции Наполеоном III.
Когда Людовик Голландский узнал о том, что его супруга беременна, он рассердился и встревожился.
– Я не верю, что вы ждете моего ребенка! – заявил он королеве.
– Он ваш, но я не стану переубеждать такого упрямца, как вы! – пожала плечами Гортензия.
Этот разговор заставил Людовика впервые всерьез задуматься о разводе с женой.
…В сентябре того же года в Париже встретились трое: голландская королева Гортензия, Флао, недавно приехавший из Испании, куда ему вскоре предстояло вернуться, и Каролина Мюрат, только что ставшая королевой Неаполя. Обе женщины не хранили в разлуке верность красивому офицеру, но обе при виде его поняли, что влюблены.
