По спине и рукам поползли мурашки.
Теперь я знала, где нахожусь.
32
Я застыла, едва дыша. Вправду ли я услышала это или почудилось? Ползли минуты. В душу закрадывались сомнения. Потом звук повторился, слабый, невероятный.
Протяжный стон и визгливый, пронзительный смех.
Скелет с электрическими огоньками!
Я неподалеку от гостиницы «Ривербэнк инн». Той самой, в которой жила Примроуз. Той самой, где ее никогда больше не видели.
Словно наяву, я увидела лицо мертвой старушки – разбухшее, изъеденное подводной живностью.
Я лежу, связанная, с кляпом во рту и повязкой на глазах, в мешке на берегу реки Тукасиджи!
Нужно освободиться любой ценой!
Голова до сих пор ныла от удара камнем. Кляп мешал дышать и заполнял рот омерзительным привкусом гнили и грязи. Липкая лента болезненно стягивала щеки и губы, до рези в глазах зажимала зрительный нерв.
И я слышала, как, шурша, ползают по моей нейлоновой куртке тараканы, чувствовала, как они снуют по джинсам и шевелятся в волосах.
Мысли мои лихорадочно метались в поисках выхода.
Я опять прислушалась. Не уловив признаков того, что рядом кто-то есть, начала, старательно дыша носом, возиться со своими путами.
В желудке бурлило, рот невыносимо пересох.
Прошла целая вечность. Лента подалась буквально на миллиметр.
Слезы бессилия закипали под придавленными повязкой веками.
Не сметь плакать!
Я упорно работала лодыжками и запястьями, выгибала их, дергала, выкручивала, то и дело останавливаясь, чтобы прислушаться к звукам снаружи мешка.
Тараканы сновали по лицу, щекоча лапками кожу.
«Пошли вон! – мысленно визжала я. – Убирайтесь к черту!»
И продолжала бороться. Волосы слиплись от пота.
Разум парил в вышине, словно ночная птица, и я смотрела сверху вниз на себя саму, червячка, беспомощно извивавшегося на лесном покрове. Воображение рисовало царящую вокруг темноту, и я всем сердцем мечтала о том, чтобы укрыться в знакомом ночном пристанище.
Круглосуточное кафе. Пункт приема платежей. Полицейский участок. Сестринский пост в палате. Станция скорой помощи.
И тут я вспомнила.
Скальпель!
Смогу ли до него добраться?
Подтянула колени к груди, как можно дальше сдвинув край куртки. И задвигала локтями по нейлону, одновременно поднимая бедра. Вслепую, дюйм за дюймом я продвигала вперед карман куртки, ощупью проверяя, насколько он изменил положение.
«Читая» собственную одежду кончиками пальцев, точно карту, размеченную по системе Брайля, я нашарила нейлоновую петельку на язычке молнии кармана и ухватилась за нее кончиками пальцев обеих рук.
Задержав дыхание, потянула язычок вниз.
Пальцы соскользнули с нейлоновой петельки.
Черт!
Еще попытка – и тот же результат.
Снова и снова я повторяла этот маневр: нашаривала, хваталась, тянула – до тех пор, пока пальцы не свело судорогой и не вспыхнуло жгучее желание завизжать.
Новый план.
Прижав язычок молнии к бедру тыльной стороной левой кисти, я изогнула запястье правой и попыталась подцепить петельку пальцем. Угол наклона оказался маловат.
Сильнее выгнула кисть правой руки. Тщетно.
Тогда я пальцами левой надавила на правую, до упора отгибая ее назад. Связки правого предплечья взвыли от боли.
В тот самый миг, когда, казалось, вот-вот раздастся хруст переломанных костей, указательный палец нашарил петельку и проскользнул в нее. Я легонько дернула. Язычок молнии поддался, и связанные запястья сдвинули его до самого ограничителя. Молния расстегнулась, и теперь было легче легкого просунуть пальцы одной руки в карман и выудить оттуда скальпель.
Бережно сжимая в руках драгоценную добычу, я перекатилась на спину и прижала скальпель к животу. Затем, перекатывая его между пальцами, разрезала салфетку, в которую он был завернут. Развернув лезвие к себе, я принялась водить им по клейкой ленте, стянувшей мои запястья. Скальпель был острым как бритва.
Не спеши. Осторожней! Не порань запястье.
Не прошло и минуты, как мои руки оказались свободны. Резким движением я содрала клейкую ленту со рта. Нестерпимая боль обожгла лицо.
Терпи!
Выдернула кляп, попеременно хватая ртом воздух и отплевываясь. Давясь собственной вонючей слюной, разрезала ленту, которой обмотали мою голову, и рывком сдернула ее с глаз.
Новая вспышка жгучей боли. На ленте остались кусочки кожи и часть бровей. Трясущимися руками дотянулась до ног и разрезала ленту на лодыжках.
Я полосовала скальпелем мешок… и вдруг застыла, услышав звук снаружи.
Хлопнула дверца машины!
Далеко? Близко? Что делать? Притвориться мертвой?
Рука взметнулась, подгоняемая не моей, а собственной волей.
Шорох шагов по опавшим листьям. Мозг определил расстояние до звука.
Пятьдесят ярдов.
Я вогнала скальпель в ткань мешка. Вверх – вниз, вверх – вниз.
Шорох стал громче.
Тридцать ярдов.
Я уперлась подошвами ботинок в дыру, надавила изо всех сил. Треск разрываемой ткани прозвучал в тишине, как пронзительный визг.
Шорох шагов замер, но тут же возобновился – быстрее, куда безудержнее.
Двадцать ярдов.
Пятнадцать.
– Ни с места!
Я представила дуло пистолета, явственно ощутила, как пули вонзаются в мою плоть. Да и черт с ним. Все равно умру, не сейчас, так позже. Лучше уж оказать сопротивление, пока еще есть возможность.
– Не шевелись!
Я перевернулась, сгребла обеими руками края разрезанной ткани и с силой дернула. А потом нырнула головой вперед в дыру, упала ничком, перекатилась, вскочила и, едва держась на подгибающихся ногах, попыталась хоть что-то разглядеть.
– Мадам, вы умрете.
Я опрометью бросилась бежать от этого голоса.
Стараясь, чтобы журчание реки все время доносилось слева, я бежала в непроглядной темноте, словно по бесконечному туннелю, вытянув одну руку перед собой. Рытвины и ухабы, казалось, нарочно подворачивались под ноги, вынуждая петлять.
Раз за разом я спотыкалась о какой-нибудь лесной хлам. Камень, валявшийся здесь от сотворения мира. Поваленное дерево. Упавший сук. Не упала ни разу. Жгучий страх придавал силы и скорости.
Казалось, вся жизнь в лесу стихла. Не слышно было ни комариного писка, ни стрекотанья, ни шороха лап – только мое хриплое дыхание. Да еще топот за спиной, словно сквозь лес продиралось с хрустом гигантское чудовище.
