Книга Забудь мое имя! - Анна Гринь

Я стояла на своей лестничной площадке, прислонившись к стене, и не могла сдвинуться с места. В голове бушевал вулкан боли, горячими слезами застилавший мне глаза. Крупная дрожь сотрясала плечи, отчего зубы выстукивали истеричную дробь.

Сколько так простояла – не помню. Только в какой-то момент тихо сползла на пол, на грязь и разбросанные окурки. Ничего не хотелось, только долго и нескончаемо себя жалеть. Во мне будто что-то сломалось. Непоправимо и ужасающе.

Кто я теперь? И как мне жить дальше? Ради чего?

Внутри была пустота, вибрирующая и гулкая, как пропасть. И вместе с этой пропастью росло мое отчаяние.

Как можно кого-то так любить? Когда жизнь кажется адом. Когда больно и страшно. Когда хочется выть, жалея себя. А уговоры, что поступаю правильно, не действуют.

Мне повезло, что домой я попала глухой ночью, иначе пришлось бы что-то кому-то объяснять, а сил на это не осталось.

Обнимая колени и тихо шипя от разрывающего грудную клетку, тяжело бухающего сердца, я собрала последние силы и провалилась в пространстве. Придется забыть о таком бесплатном способе перемещения, если хочу жить, как раньше. А здесь почти ничего не изменилось, только стало чище, и стены сменили окраску на отвратительно зеленую. Подниматься на ноги было трудно, но я это сделала. И нажала кнопку звонка.

Мне открыли. Не сразу. Успев перепугаться, что дома никого нет, я, пытаясь согреться, обхватила себя за плечи. Когда распахнулась дверь, пришло какое-то облегчение. Слезы хлынули из глаз с новой силой, не давая ничего увидеть. Меня жестко втянули внутрь, провели, усадили на что-то твердое. Потом мне стало тепло, видно на плечи накинули одеяло, задев прическу, так что во все стороны хлынул водопад хрустальных булавок. Мысли текли вяло, и смысл происходящего совершенно не умещался в воспаленном сознании.

В себя я пришла, сжимая в руках чашку с напитком, пахнущим настолько отвратительно, что обоняние не могло не пнуть мозг. Судя по вони, добрая моя подруга смешала в равных пропорциях несколько видов успокоительного, сдобрив их парочкой желтеньких таблеточек, гордыми уточками рассекающих ядреную массу.

– Пей, что ты пялишься? – Ира вырвала чашку из моих рук и ткнула ее в губы, принудив несколькими мучительными глотками проглотить тошнотворную гадость. Это повлияло на меня лучше, чем сама смесь.

– Что происходит, позволь узнать?! – проорала подруга, продолжая меня тормошить. – Заявляешься посреди ночи! А если бы мама дома была? Хорошо, что суббота, и она по делам укатила к дяде, оставшись у него ночевать. Как бы я ей объясняла твое появление, да еще в таком виде? Что случилось?

– Я… вернулась… – сглатывая слезы, пробормотала я. – Насовсем…

На этой фразе слезы закрыли мне взгляд одной сплошной стеной.

– Как… насовсем? – опешила подруга. – А я думала, ты там останешься…

Покачав головой, я тяжело поникла на стуле, горько икнув.

– Так, тебе нужно чаю! Покрепче, с сахаром, – решительно заявила Ирка и поволокла меня на кухню. Там она долго отпаивала меня горячим и бодрящим, попутно впихнув три больших бутерброда с докторской колбасой. Еда, простая и привычная, подействовала на желудок, а тот – на все остальные органы. Слезы прекратили течь, сердце – трястись, а вот язык включился на полную катушку, вываливая на не ожидавшую подобного Иру поток бессвязных рассказов.

– …Вот. Понятно же, что любить меня он не может. Зачем ему такая, он себе найдет красивую, сильную. А я… Даже если останусь, то сколько это продлится? Однажды стану не нужна… Поэтому я ему сразу сказала, что хочу домой вернуться. Бес не возражал… И я…

– Лена, а ты не спрашивала себя?.. – хмуро прошипела Ира.

– О чем?

– Ни о чем! – взвыла Ира. – Ни о чем себя не спрашивай! Жалей себя! Может, поможет, и мозг на место встанет.

– Ты… о чем?

– Я о том, что ты полная непроходимая дура! – в сердцах бросила подруга, с грохотом поставив передо мной кружку. – Пей и слушай. Буду резать правду-матку. И посмей только пикнуть! – Перед моим носом угрожающе потрясли пальцем. – Что ты выдумываешь все время?! Лена, ни один мужик, кем бы он ни был, не ударил бы палец о палец ради тебя, если бы ты для него ничего не значила. И неужели не понимаешь, что при этом никакой мужик, даже полный идиот, не переступит через свою гордость, чтобы сказать, что чувствует на самом деле?

Ты сама напридумывала себе сложностей. Не может. Не может. Кто тебе такое сказал? Логика? А не кажется ли тебе, что логике нечего делать там, где царствуют чувства? Если тебе плохо и больно, то не плакаться мне нужно, а возвращаться и с ним разговаривать. Чтобы этот твой Бес прямо сказал, что ему на тебя плевать с высокой колокольни. Тогда ты успокоишься. Пока же я слышу лишь о том, что ты сама себе напридумывала. И больше ничего.

Ты можешь защищаться, можешь оберегать себя всю оставшуюся жизнь, бояться доверять окружающим. В этом виновата твоя мама, но… У вас это семейное. Привычка выстраивать стену там, где можно просто пойти напрямик. Конечно, проще жить, не сталкиваясь с трудностями. Но, Лена, скучно же!

Пойди к нему. Если он тебя выгонит и скажет, что ты ему не нужна, то возвращайся. Тогда хотя бы будешь знать все точно. И не реви! Пей чай!

Я улыбнулась сквозь слезы. Ира всегда умела устраивать бурю в стакане так, чтобы ее слова казались правильными и умными. Вот и сейчас, слушая ее выкрики, мое сердце требовало последовать совету.

– Но ведь… Ирусь, ты же его видела. Он такой. Такой… Красивый!

– Не хочу тебя обижать, мартыха, но красота мужчины в наше время совершенно неликвидный товар, – фыркнула девушка. – Красивые хороши только на журнальных обложках. В жизни же в представителях мужского пола должно быть что-то еще.