Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 111
– Ага, я смотрю, мы пришли в себя! – не сильно, впрочем, огорчился тот, быстро поднял с пола кошмарный черный молоток.
– Мне не кажется, что это лучший выход, генерал Илларионов! – преградил ему путь кругленький генерал с красными лампасами. – Мы не решим проблему с помощью серебряного гвоздя и молотка Инститориса. Да, я применил «Технологию-36», допросил ее душу, потому что души людей, как мы выяснили с тобой в незабвенном 1936 году, говорят правду, одну лишь правду и только правду! Да, пусть я опять нарушил закон мироздания, зато я совершенно точно выяснил, что сейчас она одна, что он хочет ее, одну лишь ее и только ее! Если мы уничтожим ее, в следующий раз их будет сто, двести, тысяча, и мы не сможем помешать ему появиться на свет! Судьба предоставила нам уникальный шанс – переиграть его на его половине поля – во чреве его возлюбленной матери…
– С дороги! – крикнул генерал Илларионов. Черный молоток как будто растворился в его руке, сделавшейся вдруг широкой как веер. Пропал и гвоздь, но тут же вновь и возник, сверкающий, под потолком, странным образом объединившийся в одно летающее целое с молотком. Это черно-серебряное (мельхиоровое?) целое летело прямо Августе в сердце, в нежно-розовый шрам от пули, удивительно напоминающий цифру «9», если смотреть снизу вверх.
Наверное, Августа лишилась чувств, потому что вместо генерала Илларионова с черным молотком и серебряным гвоздем в руках увидела пикирующего на нее ворона с острейшим серебряным клювом. Она закрыла глаза, ощущая сердцем холод смерти, но тут же и открыла, заслышав громкие хлопки. Вместо кругленького генерала с красными лампасами у стола, на котором она, связанная, лежала, откуда-то появилась то ли большая крыса, то ли (появился) небольшой енот и с обеих рук (лап) палила (палил) из пистолетов в теряющего пух и перья, но тем не менее заходящего на второй круг атаки ворона. Августа перевела дух. Против прицельно стреляющей по-македонски крысы (енота) у ворона шансов не было.
Точное попадание сбило ворона с траектории. Недовольно каркнув, он взвился вверх, ударился о лампу, как черная скомканная тряпка, не в добрый час попавшаяся хозяйке под руку, вылетел в форточку.
– С тобой ничего не случится, доченька, – услышала Августа голос кругленького генерала с красными лампасами, – пока ты со мной.
…Похоже, все птицы на свете, включая снежного гималайского орла и серебряноклювого ворона, были бессильны против генерала Толстого. А если и могли ему напакостить, то, как выражалась на исходе XX века московская молодежь, по децилу, то есть минимально.
Прикалывая бедную Епифанию, как бабочку, к каменной стене булавкой-стилетом, Августа была «на сто пудов», как опять-таки выражалась на исходе XX века московская молодежь, уверена, что за именем суженого та переадресует ее к генералу Толстому. Гораздо важнее было другое, слетевшее с холодеющих губ подружки слово: «Отныне плодна…»
S
После смерти несчастной Епифании Августе было не отделаться от ощущения, что генерал Толстой не стремится к встрече с ней. Августа знала, что это будет их последняя встреча. После нее генерал Толстой должен будет исчезнуть, как некогда дон Антонио, растворившийся в горных мексиканских лесах в образе желтой желудевой совы Эль Рихо. Генералу Толстому, видимо, предстояло продолжить земное существование, растворившись в некоем экстравагантном политическом учении, таком, к примеру, как «тердем» – террористический демократизм.
Генерал Толстой уже познакомил Августу с большой теоретической статьей, сочиненной им для одного английского философского журнала, издающегося на деньги Ирландской республиканской армии, где он изложил основные принципы тердема как универсального, идущего на смену постиндустриальному обществу, политического строя.
По мнению генерала Толстого, в связи с неизбежным в ближайшем будущем упразднением наличных денег и окончательным переходом человеческой цивилизации на компьютерный безнал, в мире установится классическая манихейская система управления и саморегуляции. Официальная сторона жизни (ООН, всевозможные международные организации, правительства, транснациональные корпорации и так далее) будет по-прежнему регламентироваться классическими демократическими установлениями. Неофициальная – теневая, преступная, внезаконная – вследствие исчезновения между ней и официальной связующего звена – наличных денег – перейдет исключительно на террористические рельсы. Предметом товаро-, точнее, властеобмена между официальной и неофициальной половинами человечества станут заложники, в роли которых, как предсказывал генерал Толстой, будут выступать уже не столько отдельные захваченные граждане, а целые населенные пункты, города и даже небольшие страны. Генерал Толстой высказывал в статье абсурдное суждение, что тердем – это наиболее совершенное, отвечающее глубинной сути человека, общественное устройство. Компьютерный безнал, то есть строжайший порядок в распределении и перераспределении материальных благ наконец-то позволит осуществить давнюю мечту человечества о социальной справедливости и достойной (в смысле от каждого – по способностям, каждому – по труду) жизни для всех. В то же время высокая вероятность попадания в заложники и, как следствие, внезапной немотивированной смерти наполнит истинным содержанием, очистит от фрейдистского мусора вторую по силе (после стремления к социальной справедливости) страсть среднестатистического человека, а именно страсть к самоуничтожению.
Генерал Толстой, помнится, с тоской вздохнул, отправляя текст статьи в редакцию журнала через компьютерную почту Интернета. Августа поняла, что ему не хочется, как кристаллу сахара или соли в воде, растворяться в новой общественно-политической теории. Генералу Толстому хотелось, чтобы вода вокруг него сама превращалась (растворялась?) в кристаллическое древо, по ветвям которого он бы взбирался к власти над миром.
Но у него не было другого выхода. Даже ему было не дано помешать ходу вещей.
– Помешать – да, – подтвердил он, когда Августа попеняла ему на излишнее самомнение, – но не оспорить.
– Что ты подразумеваешь под этим, дед? – удивилась Августа.
– Улучшить, – усмехнулся генерал Толстой, – сделать ход вещей еще более гладким и совершенным.
– Ход вещей не может быть более гладким и совершенным, чем ему предназначено, – строго заметила Августа.
– Доченька, – внимательно посмотрел на нее генерал Толстой, – хочешь, я объясню тебе, что лежит в основе так называемых неразрешимых противоречий, столько лет занимающих лучшие умы человечества?
– Вероятно, то, что человечество недостаточно прислушивается к твоему мнению? – предположила Августа.
– Нет, доченька, – покачал головой генерал Толстой, – я не страдаю манией величия. В основе неразрешимых противоречий лежат ошибочные представления о том, что нравственные, моральные, экономические и прочие законы, сформулированные неким парнем чуть более двух тысяч лет назад, конечны и неоспоримы. В основе неразрешимых противоречий лежат ошибочные представления, что мир – это то, что человек знает из книг, со слов других людей, что видит своими глазами. В основе неразрешимых противоречий лежит ошибочное представление, что с возникновением и концом так называемой человеческой цивилизации в окружающей действительности случится что-то выходящее за рамки возникновения и конца именно этой – отдельно взятой и в конечном итоге тупиковой – цивилизации. Ее тупиковость, доченька, заключена хотя бы в бессмысленном с точки зрения дальнейшего развития зеркальном воспроизведении, перманентном навязывании вновь рожденным мыслящим особям матриц-взглядов, против которых в душе каждой особи в так называемом подростковом возрасте происходит гибельное восстание. Смиренное принятие воли большинства – чужой воли! – за истину – это конец, доченька, ведь так? Тут не может быть двух мнений!
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 111
