Книга Полужизни - Софи Ханна

– Ждите здесь! – велю я водителю, едва такси останавливается у Гарстед-коттеджа. – Мотор не глушите! – Я бегу мимо картонной коровы с желтой серьгой и колочу в дверь, за которой клянутся «Переживу».

Мэри открывает дверь и щурится, точно я стою на ярком солнце, а она долго сидела в темноте. Ясно, она не ждала, что я вернусь.

– Здесь оставаться нельзя! – заявляю я. – Объяснять некогда. Такси ждет! Поезжай куда угодно, лишь бы подальше отсюда. К матери Марты, например.

– К Сесили? – Мэри смотрит на свои босые ноги и не двигается. На ней драные джинсы и перепачканная краской рубашка. Хочется схватить ее за руку и выволочь на улицу. – В чем дело?

Придется кое-что рассказать.

– Я звонила в полицию Линкольна. Два спроектированных мной сада разрушены: почва перевернута, насаждения вырваны с корнем. Один сад пострадал прошлым летом, другой – рано утром во вторник.

«Через шесть часов после убийства Джеммы Краудер», – мысленно добавляю я.

– «Приют ангелов»? – У Мэри округляются глаза.

– Нет. Два из тех трех, за которые меня премировали.

Логики не вижу и видеть не хочу. Напасть на человека – это одно, хотя я в жизни ни на кого не нападала, но напасть на сад, прекрасное, невинное и, увы, невосстановимое творение природы и рук человека, – такое выше моего понимания. Владельцы посадят новые цветы, деревья и кустарники, только прежнего сада не вернуть: двух одинаковых садов не бывает.

Сейчас не время предаваться грусти, нужна стопроцентная сосредоточенность.

– Мэри, у нас нет времени. Он направляется сюда. Уезжай!

– Я не брошу тебя...

– Придется! Доверься мне, как я тебе. Напиши номер сотового, я позвоню при первой же возможности.

– Дай мне пару минут! – Мэри исчезает в доме и вскоре возвращается полностью одетой, обутой, с сумкой цвета хаки в руках. – Номер сотового я записала на кухонном столе у телефона. Вот ключи, – она протягивает мне связку. – Позвони, как только сможешь. (Боже, ну что она мешкает?! Так и подмывает крикнуть: «Быстрее!») Поехали со мной! Вместе мы...

– Не могу. Езжай к родителям. У них...

– К родителям? – Мэри подслеповато щурится.

– Или ко мне. – Я вытаскиваю из сумки свои ключи от Блантир-Лодж и сую ей в руку. – Вызови полицию, попроси, чтобы они подождали с тобой.

Наконец Мэри садится в такси.

– Позвони мне! – кричит она, прежде чем захлопнуть дверцу. – Пожалуйста, береги себя!

Такси разворачивается, ползет по длинной аллее, асфальтовым гребням, похожим на невысокие холмики, и выезжает за школьные ворота. Едва оно растворяется во мраке, я бегу обратно в коттедж. Мэри не заперла входную дверь и не выключила музыку. Я толкаю дверь столовой, поворачиваю ручку и так и эдак... Безрезультатно. На притолоке ключа нет. Лихорадочно шарю по ней пальцами, но там лишь пыль.

Быстрее на кухню! В деревянном шкафчике висели ключи. Так и есть: в шкафчик ввинчено пять крючков, а ключей висит еще больше. Я ношусь из комнаты в комнату, пробую ключи, но ни один не подходит.

Номер сотового Мэри написала прямо на кухонном столе – рядом с радиотелефоном тонкая кисточка, на которой засыхает синяя краска. На улице ни души. Вдали светятся окна главного здания школы, того самого, с квадратной башней, но до него словно тысяча миль.

За Гарстед-коттеджем хоть глаз коли – фонарей нет. Вон то – явно окно столовой, другие слишком маленькие. Я наклоняюсь за большим камнем, но... камень я швырнуть не могу. Не могу, и все! Что же использовать? Туфли у меня слишком легкие, в сумке тоже ничего подходящего.

«У главного входа велосипеды!» – вспоминаю я, бросаюсь вдоль дома и около велосипедов нахожу кое-что получше – металлический насос. Схватив его, несусь обратно.

Я уже готова разбить окно, но музыка вдруг обрывается, и я замираю, прислушиваясь к гулкой тишине. Секунд через пять та же песня начинается снова.

В удар я вкладываю всю силу. Стекло буквально взрывается, осколки летят в комнату. Выбиваю торчащие из рамы стеклянные зубья, залезаю в окно и раздвигаю тяжелые длинные шторы. Столовая вся в мелких цветных перьях. Нет, это не перья, обрывки холста, их сдул с «могильника» ворвавшийся в разбитое окно ветер. А вот и сам «могильник», огромный, пестрый, чешуйчатый, точно из пола проросший. На нем брызги краски, ручейками стекающей на пол... Краски больше, чем в прошлый раз. Я касаюсь пальцем голубой лужицы: еще не высохла. Подношу палец к носу, нюхаю.

Такой краской картины не пишут, да и запах слишком сильный и резкий. На обеденном столе те же широкие банки с краской, что я видела в прошлый раз. «Дюлокс»... Краска для стен, а не для живописи. Для того, чтобы мерзким запахом перебить еще более мерзкий... Как же я сразу не догадалась... В Гарстед-коттедже нет стен такого оттенка синего. Желтых тоже нет, и красных, и зеленых...

Сердце бешено стучит. Я наклоняюсь к красной лужице. Кровь!

Бросаюсь к «могильнику», разгребаю рыхлую массу, пробираюсь все глубже и глубже. Какой-то мусор лезет в рот, я отплевываюсь и копаю, копаю... Пока не натыкаюсь на что-то тверже и гораздо тяжелее распиленной рамы.

На серебристом бойке молотка засыхает кровь... Страшный, холодный, я швыряю его в другой конец гостиной и рою дальше. Я не должна ошибиться! Не должна...

А вот и рука!

Нарисованная улыбка, ноготь, кусок хмурого неба...

Ноготь я заметила, когда приходила сюда вместе с Мэри, и приняла за нарисованный, но он настоящий!

Я яростно разгребаю остатки «могильника», пока он не обваливается. Боже милостивый...

– Эйден! – всхлипываю я.

Прости меня, прости!

Его глаза полузакрыты. Рот залеплен широкой изолентой. Я сдираю ее, надеясь услышать хоть звук, но не слышу ничего... На бледное неподвижное лицо страшно смотреть. Вчера вечером Эйден был жив и сегодня утром тоже. Луга с мирно пасущимися стадами... Подумала ведь, что коровы мычат, будто им больно! А низкий стон... Я решила, что стонала Мэри, а это Эйден стонал от боли. Кремовый ковер испачкан не краской, а кровью: из Эйдена по капле вытекала жизнь. Как же я не заметила? Как не догадалась?

На левом плече Эйдена темнеет отверстие с черной, словно опаленной кромкой – это мог быть только выстрел. Рот безвольно открыт, но вместо черного провала какая-то светлая масса. Я осторожно-осторожно тяну это нечто и вытаскиваю губку. Именно такой Джемма Краудер затыкала мне рот и закрепляла такой же клейкой лентой. Пытка скопирована настолько точно, что на миг я цепенею от страха. Я думала, стоит узнать правду, и страх исчезнет. Я ошибалась. От правды страх лишь расправил черные крылья.