***
Они сидели на улице, за столом, под ветвистой, старой яблоней. Несколько застеклённых закопченных ламп освещали путников, а порывы ветра отгоняли назойливых комаров. А из темноты, издали доносились звуки скрипки.
– Первая спокойная ночь. – произнёс Миха, отрывая зубами куски сырого мяса.
– Почему первая? – не согласился Пашка. – Вчера, позавчера было всё спокойно.
– Ну это для кого как.
Ренестон взглядом спросил у Марии что он имеет в виду, но та пожала плечами и вновь уставилась на то как Миша ест.
– А ты можешь порезать? – спросила она робко.
– Кого? – ответил Мишка, по взгляду понимая, что обратилась она именно к нему.
– Кого? Мясо. Можешь порезать?
– Зачем? – не переставая жевать спросил он.
– Да как-то жутко выглядит.
– Да ладно? – спросил Миха и наигранно облизнул предплечье до самого мизинца.
Пашка с Рене заржали, и маг добавил.
– Жутко Миша, жутко.
– Хозяйка! – крикнул Ренестон, и лет пятидесяти, худощавая женщина почти сразу выглянула в окно. – А принеси-ка нам самогоночки, да покрепче.
– Думаешь? – спросил маг.
– Да, знаешь я вчера на свадьбе совсем не выпил ничего, чувствовал себя паршиво.
– Неужто ты, признаёшь, что чувствуешь себя плохо?
– Чувствовал. – многозначительно поправил Рене. – Воину не нужна жалость, он от неё слабеет. Но сегодня мне хорошо, и кажется мне, что всё это, вся эта история закончится хорошо.
– За это я выпью. – улыбнувшись согласилась чародейка.
Хозяйка поставила на стол бутыль и четыре стопки, уже хотела уходить, но её остановил Миша:
– Мать, а где это скрипка?
– Какая скрипка? – не поняла вопроса она.
– Музыка.
– Ах это. Мы уже и внимания не обращаем. Второй год уже. Это слепой сторож на погосте, каждую ночь играет. Сумасшедший, но выходит красиво. Жаль, что играет одно и то же. Но всё равно, красиво. Привыкли мы уже.
– Понятно, спасибо мать.
– Ну что друзья, за нас. – разлив жидкость по рюмкам произнёс бородач.
– Всё будет хорошо. – с надеждой сказала Мария.
***
После сытного ужина, долгих душевных разговоров, и купания в нагретой за день воде, Андрей лежал в постели обнимая свою колдунью.
– Ты не дал мне тогда сказать. – прошептала она. – Я… Я хотела проститься.
– Ты чего? Всё хорошо, всё обязательно будет хорошо. – успокаивал он её.
– Мне кажется, что… Ничего у нас не получится. Сатрап мерзавец и подонок. Он не станет нам помогать. Но я хочу, чтобы ты знал. Если ты погибнешь, если случиться так что ты погибнешь, я тоже жить не стану. Не хочу.
– Ну, ты чего. Брось эти мысли. Никто не умрёт. Как бы там не случилось с этим вашим Сатрапом, откажет он, поможет Александр. Он тебя отпустит, он обещал. Даже если мне придётся сразится, колдун верит в то что я могу победить. Значит я могу.
– Да, ты прав. – успокоилась она и закрыла глаза.
Она уснула, а он ещё долго смотрел в окно, в котором плясали тени. Они исчезали и возникали вновь и воображение его рисовало разных, невиданных ранее зверей, описать которых не мог даже он сам.
***
Палач, сердито нахмурив лоб, сидел на стуле перед трактирщиком, осушив, явно не первую рюмку, он сразу же налил ещё, пытаясь скрыть свою печаль.
– Что с тобой мой друг? – спросил трактирщик, доставая второй пузырь. – Я никогда не видел тебя таким и честное слово не завидую тем, кто смел тебя обидеть. Мне казалось, что на такое мог бы пойти только дьявол, а их в наших краях не водится.
– Жизнь. Мой друг. Ты же знаешь меня, знаешь какой я человек. Я никогда не смел усомниться… Я верил, свято верил в вину каждого и спешил вершить правосудие.
– Не привык я тебя таким видеть друг мой. – трактирщик достал рюмку для себя и наполнил её. – Расскажи мне, что стряслось?
– Нет во мне больше веры, вчера была, а сегодня нет. Помнишь мою Таю?
– Конечно, очаровательная девушка, она будет прекрасной невестой для тебя…
– Я сжёг её.
– Как это? Она была сегодня… – начал понимать, что произошло, хозяин.
– Да. Я лично бросил факел на её костёр.
– Выпей, выпей мой друг. – произнёс трактирщик и выпил сам.
– Разве это правильно? Я служил ему долгие годы, и такова его плата? Я бы с удовольствием посмотрел бы ему в глаза, будь он на её месте. Что бы я в них увидел?
– Тихо. Тихо. – осматриваясь по сторонам, успокаивал его трактирщик. Среди прочих, через два стола от старого плотника, в глаза ему бросился один неприятный тип, в белой выглаженной рубахе и прилизанными волосами. Хозяин остановил на нём взор и
