бешенные деньги. Дино узнал его, но вида не подал.
— Э, сопля, — растопырив указательный палец и мизинец и помахивая ими, начал Дино, — свинти отсюда, не мешай людям работу делать, вечером побакланим.
— Слышь, ты, осёл, — неожиданно произнёс другой пацан, — ты бы своим языком поганым полегче трёкал, с людьми ведь разговариваешь.
Эта наглость взбесила Дино, и он сделал шаг к пацану:
— Мразь, ты кто есть? Ты на кого, падаль, пасть свою разеваешь? Ты что сюда, бычара, пришёл, рамсы плести? Вы кто, вообще, псы, есть?
Никто не ответил. Честно говоря, все, даже Пепе Альварес, растерялись, так как не ожидали от Дино такой выдержки и такого напора.
— Что молчите, педерасты вонючие? Я у вас спросил, кто вы такие есть? Я вас, тварей, если вы мне сейчас не ответите, бешеные собаки, буду убивать по одному. Вы понимаете меня? Вот ты, носатый…
— Ладно, хватит, — оборвал его носатый, — будем считать, что ты уже всё сказал.
— Что, мразь? Ты что сказал? — спросил Дино, двигаясь к мальчишке, его правая рука потянула из-за брючного ремня нож. — Повтори, педрила носатая, чтобы я слышал.
— Я повторю, — вызвался второй пацан. — Для тех, кто долбится в уши, повторяю: закрой свою пасть, ублюдок.
Одновременно с повтором в руках пацана появился обрез, и окурок обреза щёлкнул. Это в корне изменило соотношение моральных сил. Дино остановился, а затем принял единственно правильное решение.
— Одноглазый, — сказал он, — забери у пацана валыну, а то поранится ещё.
Одноглазый беспрекословно двинулся к мальчишке, намереваясь отобрать у него обрез. Он сделал шаг, потом ещё шаг и уже протянул руку за оружием, когда удивительно тихо, от тумана, наверное, хлопнул выстрел. Выстрел отбросил одноглазого на шаг назад и повалил его на спину. Всё это произошло как-то обыденно, буднично, так не бывает ни в книгах, ни в кинофильмах. Одноглазый просто упал на сырой песок и, оскалив зубы от боли, схватился за живот. Полежав так секунду или две, он оторвал от живота окровавленные руки, посмотрел на них, а затем, переведя взгляд на своего хозяина, сказал:
— Ранил он меня, вот кровь даже, больно. Кажись, до смерти ранил.
Дино Кальяри, не раз уже видевший смерть, вдруг оцепенел. Ведь все разы, до сих пор, умирать нужно было не ему. А теперь он смотрел на окровавленные руки, которые протягивал ему одноглазый, смотрел на него и не мог оторвать взгляд. Так же смотрели на кровь и все остальные, за исключением Рокко Чеснока, который судорожно, пытаясь унять дрожь в пальцах, перезаряжал обрез. Наконец горячая гильза была извлечена из ствола и спрятана в карман, а новый патрон занял своё место, курок снова щёлкнул.
— Вы чего натворили, пацаны? — вдруг разбуженный этим щелчком произнёс Дино. — Вы же кента моего единственного замочили.
— Не было у тебя кента, — холодно отвечал носатый пацан. — А это не кент, а шаха твоя. Так она тебе больше не понадобится.
— Грех это, пацаны. Большой грех, людей вот так, походя, ни за что ни про что, как котов лишайных, мочить нельзя, — продолжал Кальяри, приходя в себя и начиная понимать, что ему нужно бежать.
— Походя, значит, грех, — уточнил пацан с обрезом, — а за бабки, значит, работа такая?
— Ты о чём, братан, я тебя не понимаю, — отвечал Дино.
— О контрактике цыганском, — пояснил пацан.
— Я не понимаю, о чём ты говоришь, — врал Дино, высматривая, как лучше смотаться.
— Не понимаешь? — ухмыльнулся пацан. — Бог с ним, с контрактом. А кто нас педерастами обзывал, бычарами, падалью, а?
— Братан, ты, в натуре, молодой ещё, ещё не понимаешь, что люди иногда в запальчивости языком ляпнуть много могут. Так это не со зла.
— Знаю, что не со зла, а для пафоса бандитского, — опять ухмыльнулся парень с обрезом.
— Ладно, хватит, — вдруг вставил Пепе Альварес, — мы пришли за тобой, Дино, потому что ты — мразь и крыса, и таких, как ты, нужно душить. Молись, если веришь в Бога, а потом я тебя убью.
— Что же вы творите, твари беспредельные, — произнёс Дино и рванул бежать, на ходу опрокидывая Фернандо на песок.
Туман был настолько сильным, что через пятнадцать шагов его было бы уже не разглядеть.
— Серджо, Фернандо, ловите его! — крикнул Буратино.
Братцы кинулись вслед беглецу, но Пиноккио только поморщился, понимая, что они его не поймают. А Рокко молча поднял обрез. До сих пор пацаны над ним издевались, Буратино даже дал ему прозвище Вильгельм Телль, имея в виду его меткость. И действительно, Рокко стрелял неважно. И в этот раз Чеснок даже не целился. Он просто поднял обрез, направил его в сторону растворяющегося в тумане силуэта и выстрелил. Выстрел опять был тихий. Бежавшие следом за беглецом Серджо и Фернандо увидели, как после выстрела тот остановился, схватился рукой за поясницу и медленно опустился на песок лицом вниз. Серджо, подбежавший первым, остервенело пнул Кальяри:
— Ух, гад, сбежать хотел.
— Ага, — согласился с ним брат и тоже пнул лежащего в лицо. — Потащили его.
Они схватили Дино за ноги и поволокли обратно.
— Отстаньте от меня, мрази, — стонал Кальяри, цепляясь растопыренными пальцами за песок, — больно же мне, поясница болит.
Но братцы притащили его обратно и бросили корчиться на песке. Пепе Альварес опустился рядом с ним на колено и зашептал:
— Дино, куда делся мой баркас? Кто убил Альфонсо Парелли?
— Уйди, мне больно, у меня болит спина.
— Кто убил Альфонсо? — не отставал Пепе.
— Уйди от меня.
— Отвечай, — прорычал Альварес и достал наваху. — Ну?
— Отстань.
Страшная наваха слегка впилась в спину Камбалы, прямо в рану от картечи.
— Отвечай мне, гнида, или смерть твоя будет длинная.
— Да отойди же от меня, — Кальяри начал корчиться от боли, — оставь меня в покое, дай мне спокойно умереть.
— Кто убил Альфонсо? — наваха ещё глубже вошла в рану.
— Оставь меня! — заорал Камбала и даже попытался отвести руку врага, сжимающую нож, от раны. — Мне больно, чтоб ты так же подыхал, как я.
— Кто убил Альфонсо? Кто убил Альфонсо? Кто убил Альфонсо? — стервенел Альварес, начиная прокручивать нож в
