Сразу за дверцей начиналась вертикальная лестница, она устремлялась прямо в небо – все выше, и выше, и выше, темная, точно сердце Накара.
Становилось страшнее и страшнее. Йосех поднялся уже на много пролетов и перестал считать их. Раскат грома потряс крепость. Юноша почувствовал, как содрогнулась и покачнулась лестница, и на минуту испугался, что башня рухнет вместе с ним.
Он стал подниматься медленнее, экономя силы. В ушах стоял звон. Сначала Йосех принимал его за игру воображения, но потом сообразил, что это шум дождя.
Он остановился, передохнул, призвал на помощь все оставшееся мужество и продолжал карабкаться наверх. Тремя ступеньками выше рука его коснулась чего-то скользкого и липкого, на ощупь напоминающего кровь.
Потом он ударился головой обо что-то твердое и холодное. Йосех пошарил вокруг. Ржавое железо? По поверхности звучно барабанили капли дождя. Должно быть, это “что-то” – массивное, тяжелое.
Вот оно, испытание храбрости. Можно вернуться и доложить, никто и словом его не попрекнет. Но Йосеху давно хотелось проверить, кто же он на самом деле – дартарский воин или робкий мышонок-вейдин?
Он поднатужился, головой надавил на металлическую крышку люка. Не поддается. От напряжения глаза лезли на лоб. Еще сильнее; медленно, постепенно – крышка чуть приподнялась, и через щель, прямо на уровне глаз, Йосех увидел всего в паре шагов от себя чью-то голову.
Сдавленный крик вырвался из груди юноши. Похититель детей лежал под дождем. Он мертв или просто заснул? Но кому взбредет в голову спать под дождем?
Йосех подтянулся, по плечи высунулся из люка. Чаровница и Ариф тоже распростерлись на крыше, под дождем – тоже мертвые или погрузившиеся в глубокий сон.
Что теперь?
Йосех потянулся было за ножом – увериться в смерти похитителя детей, но раздумал и потянулся к ноге Арифа. Если бы удалось подтащить парнишку к себе, снести его…
Удар был настолько внезапен, что Йосех не понял, откуда он обрушился. Он упал на спину и покатился по лестнице вниз.
* * *
Чей-то сдавленный крик заставил Эйзела очнуться. Убийца был слаб, как младенец, и потому не пошевелился, ничем не выдал себя.
Чуть приподняв веки, он увидел сопля кадартарина из лабиринта Шу. Маленький ублюдок не дает ему покоя, преследует повсюду, как злой дух. Как он тут очутился? Только сейчас Эйзел заметил, что во время сна сполз с крышки люка.
Горлох и счастливая случайность подарили ему лишнюю минуту. И Эйзел не преминул воспользоваться ею. Он вложил в удар все оставшиеся силы. Дартарина отбросило назад, в руке у него остался ботинок мальчишки.
– Надеюсь, я разбил твою дурацкую башку, гаденыш.
Но сил встать уже не хватило. Вода вокруг Эйзела окрасилась в красный цвет. В ней плавали сгустки крови. Проклятие! Это кровотечение убьет его. Какая злая насмешка судьбы! Эйзел перекатился на другой бок, потом сел на крышке люка. Слава богу, она захлопнулась сама, ему бы с этим не сладить.
Он возился с повязками, пока не удалось немного унять кровотечение. Еще одно усилие, он устроился поудобнее. Так, теперь его так просто не сдвинешь.
Теперь Чаровница.
– Проснись, женщина. – Никакого ответа. Шлеп! Эйзел отвесил ей пощечину, голова Чаровницы мотнулась в сторону. – Вставай, черт тебя побери! Зови своего Накара – иначе песенка твоя спета. Они знают, где мы, а больше деваться некуда. – Он снова ударил ее. На сей раз ресницы Чаровницы чуть дрогнули.
Все. Больше он не способен ни на что. Эта женщина и немного железа – единственная надежда. Эйзел всем телом навалился на крышку люка и потерял сознание.
Чаровница почувствовала первый удар Эйзела, но он не заставил ее очнуться. Второй причинил ей боль. Она приоткрыла глаза – только чуть-чуть, но достаточно, чтобы видеть мучителя.
Эйзел? Но как же так… Она промокла насквозь. Лежит в луже. Дождь поливает ее. Гремит гром. Холод пробирает до костей.
Холод и боль… Они и пробудили сознание Чаровницы. Рассудок возвращался к ней. Она пришла в себя в тот момент, когда Эйзел лишился чувств.
Чаровница приподнялась на руках, медленно повернула голову. Мысли путались, но, хоть и с трудом, она припоминала, что происходило вокруг, пока длилось то блаженное наркотическое забытье. Она поняла, где она, как и почему очутилась здесь, и какое-то мгновение была даже признательна Эйзелу за его упрямство и настойчивость.
Она проявила слабость, малодушие – и слишком пристрастилась к тому зелью… Чаровница ненавидела себя за это. Наверное, Эйзел прав. Она просто ополоумевшая бабенка, она недостойна вновь обрести Накара.
Тело отказывалось повиноваться. Чаровница расслабилась. Так славно было бы погрузиться в сон, забыть обо всем, убежать… Нет, час пробил. Эйзел сказал, они знают, где искать ее… Взгляд колдуньи упал на мальчика.
Спит? Или без сознания? Она чувствовала присутствие Накара. Он здесь и там одновременно, он не решается выйти из призрачных сумерек на свет.
Ала-эх-дин Бейх.
Конечно! И Эйзел толковал об этом, да так настойчиво… Накар боится, потому что возвращение сулит ему неизбежное поражение. Ему суждено проиграть ту битву: И она, только она тому виной.
Но… расплывчато, смутно, как путаный и странный сон, припоминала она случившееся в храме. Эйзел ударил второго мальчишку, сломал ему шею. Ала-эх-дин Бейха больше нет в крепости. Враждебная возлюбленному душа вновь стала бесприютной странницей.
Итак, все, ради чего она жила и страдала, – здесь, рядом. Если она призовет на помощь всю свою волю и способности, преодолеет слабость и убедит душу любимого вернуться к ней…
Слезы покатились из глаз Чаровницы. Накар никогда больше не будет прежним, не будет ее мужчиной, которого она знала и любила. Тело его осталось там, внизу. Эта геродианская ведьма, шавка из своры Ала-эх-дин Бейха, конечно, не теряла зря времени и уничтожила труп.
Чаровница взглянула на ребенка и разразилась безумным смехом, представив, как будет нянчиться с новым, юным Накаром. Потом она разобрала вещи, которые захватил в башню Эйзел. Все на месте. Эйзел никогда ничего не упустит.
Она двигалась медленно, очень медленно, но приготовления были закончены, и вскоре она устремилась во тьму, призывая любимого вернуться на землю.
* * *
Кошмар длился уже целую вечность. Ариф никак не мог очнуться. Но сейчас он боялся меньше, чем вначале. Все было слишком уж необычно, Ариф не мог до конца поверить в реальность происходящего. Он точно слышал мамочкин голос: “Это только сон, Ариф, всего лишь сон”.
Во тьме рядом с ним все время был кто-то чужой, кто-то тоже испуганный и осторожный, но одновременно и огромный, и опасный, и терпеливый, как гигантская ядовитая змея, подстерегающая жертву. Этот чужой, это нечто почти не двигалось, а когда начинало шевелиться, Эйзел отгонял его. Малыш чувствовал себя все увереннее.
