Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
Чингисхан воевал в разных странах, вел войско от победы к победе, но не было дня, когда бы он не вспоминал свою мать и его сердце не рвалось бы к ее золотой юрте, где будущий хаган, великий как море, с материнским молоком всосал любовь к родному народу. Услышав весть о ее смерти, он, даже ребенком не проливший ни единой слезы, плакал как женщина и говорил, что отдаст всю вселенную, только бы жива была та, что дала ему жизнь.
– Помнишь, – шепнул Жохов, – у Ельцина мать умерла, и как раз в тот день отменили референдум?
Хуми странно гармонировало с этим воспоминанием. Рыдание, по кускам выходящее из перехваченного спазмом горла, и царапающий звук моринхура были музыкой той безнадежной весны с ее неотвязным страхом, бессилием, бедностью, угрюмыми толпами в уличной слякоти, пикетчиками у метро, близкими войнами, далеким гулом чужого праздника.
Шубин посмотрел на жену. Для своих лет она выглядела на редкость хорошо. Впервые пришла мысль, что это мутное время продлило им молодость. Еще пара лет, и можно будет вспоминать его с умилением и нежностью. У Бога все времена рядом лежат на ладони, неотличимые друг от друга. «Внимательно наблюдая за вещами, мы можем сказать, что в мире нет даже двух различных вещей», – процитировал Жохов кого-то из дзэнских мудрецов, когда в магазине решали, какую водку взять.
Певец умолк, ему немного похлопали. Он продемонстрировал, на что способен моринхур, извлекая из него голоса разных животных, из которых Шубин не узнал никого, а жена – всех, спел еще несколько песен, чье содержание осталось тайной, поскольку Жохов увлекся мясом с лапшой, и ушел, получив от жены пять тысяч тугриков. Столько же Шубин украдкой сунул ему в руку.
После целого дня на свежем воздухе спать хотелось невыносимо. Деликатный Баатар взял запасное одеяло, пожелал всем спокойной ночи и отправился ночевать в машине. Жохов понял, что третья кровать остается свободной.
– Жена в Улан-Баторе, – сказал он, – что-то домой идти не хочется. Не против, если я тут лягу? Заодно печку буду подтапливать.
Через десять минут лежали в постелях. Как только погас свет, Шубин стал засыпать. Сквозь подступающий сон доносился голос Жохова.
– Вам, наверное, рассказали про это чудо-дерево в Тумэн-Амалгане, – полушепотом говорил он жене. – Там из одной трубы лилось вино, из второй – мед, из третьей – пиво, из четвертой – кумыс. Кумысом никого насильно не поили. Это и есть свобода в имперском ее понимании. За покоренными народами признавали право на национальную самобытность и культурную автономию. Пили, что хотели.
В полудреме Шубин увидел чудесный фонтан работы Гийома Буше, семь столетий назад разрушенный китайцами вместе с дворцом, но вечно сияющий серебряной листвой на стволе из меди. Вокруг него сидели четверо, чьи лица он узнал сразу, хотя двоих из этой четверки не встречал никогда в жизни. Вострубил серебряный ангел, и четыре дракона принялись извергать из себя перечисленные Жоховым напитки. Они были разного цвета и с разным звуком лились в одинаковые медные чаны. Баатар выбрал кумыс, Анкудинов – вино, Алеша Пуцято – безобидный мед, Жохов – демократичное пиво. Отпив, каждый передал свою чашу по кругу.
Голос Жохова звучал все дальше, все тише:
– Чингисхан сначала узнавал, что кому по вкусу, и сажал гостей к соответствующей трубе. А у нас никто о таких вещах не заботился. Сюда, например, при Брежневе повадились завозить портвейн «Три семерки». Монголы, естественно, его не покупали. Наши, помню, очень удивлялись. Портвейн вроде нормальный, дешевый, выпить они любят, а вот не берут, и всё. Хоть обратно вези. Нет чтобы почесаться и выяснить, что у монголов «семь» – несчастливое число. На седьмом километре от Улан-Батора самый аварийный участок…
Потом Шубин уснул и больше ничего не слышал.
Проснулся он рано. Печка потухла, но еще не совсем остыла. Смутно вспоминалось, что ночью вставал и подкладывал в нее дрова, хотя это обещал делать Жохов.
Сквозь дырку в крыше проникал рассвет. Жена спала в полезной для здоровья позе льва, Жохов по-женски свернулся калачиком и укутался по самую макушку. Шубин машинально отметил, что она еще не поседела.
Стараясь не шуметь, он влез в кроссовки на босу ногу, накинул куртку. Брюки надевать не стал. Вылез из юрты и опять подумал о том, как все-таки милостива к нему судьба, если на шестом десятке привела его в это место. Ночью снова шел снег, но чувствовалось, что день будет ясный. Ближние субурганы отчетливо виднелись на фоне светлеющего неба, дальние тонули в рассветной дымке. Их было сто восемь, по числу имен Авалокитешвары Великомилосердного. Помимо страниц священных книг и лоскутов шелка с сутрами и заклинаниями, каждый хранил в себе какую-нибудь драгоценную реликвию, доверенную только ему. Это могли быть четки или кусок одежды одного из местных перерожденцев, или немного каменистой тибетской земли с могилы кого-то из учителей и реформаторов буддизма. Эрдене-Дзу – значит «сто драгоценностей». Возможно, Анкудинов, раз его так ценил сам Ундур-гэген Дзанабадзар, лежал в одной из этих ступ горсточкой замурованного праха.
Тишину нарушал однообразный механический звук, слабый, но постоянный. Шубин прислушался, пытаясь определить, откуда он исходит. Наконец понял, что с автомобильной стоянки. На ночь там осталась только их «хонда». Значит, Баатар ночью замерз и спит с включенным двигателем. На этот раз «дворники» он не включал, лобовое стекло было запорошено снегом.
Шубин подошел к машине и смахнул его рукавом. Баатар сидел, скрючившись, вжавшись в тесное пространство между рулем и дверцей. Лица не видно, голова свесилась на приборную доску. Рядом валяется скомканное одеяло.
Поза была странная. Шубин стукнул в стекло костяшками пальцев. Никакого эффекта. Постучал громче, всей ладонью, и вдруг понял, что это не Баатар, а Жохов. Баатар спал в юрте, это он тоже сообразил только сейчас, вспомнив торчавшую из-под одеяла темную макушку.
Что-то заставило со всей силы рвануть на себя ручку дверцы. Она легко распахнулась, и Жохов кулем начал валиться из машины. Седые волосы у него на виске были в крови.
53
Первую половину дня провели в милиции, выехали около полудня.
– Я не просил, он сам захотел со мной меняться, – в очередной раз оправдывался Баатар, выруливая на трассу. – Пришел и говорит: «Иди в юрту, я покараулю. Все равно не спится». Я не хотел идти, он заставил. Обещал потом разбудить и не разбудил.
– Можно было и самому проснуться, – сказала жена.
Он горестно покивал, соглашаясь:
– Мог бы, да, но крепко очень заснул.
Из машины пропала его карта, это и навело на след преступников. Они сразу во всем признались.
Бизнесмен, которому Баатар отказался продать свое сокровище, знал, где оно хранится, и послал за ним двоих местных парней, обещав заплатить тысячу тугриков. Ночью им велено было разбить стекло и вынуть карту из бардачка. Вблизи они увидели, что в машине кто-то есть, тем не менее решили не отступать. Один зашел со стороны водителя, чтобы выманить его наружу. Второй должен был воспользоваться моментом, но ему не хватило терпения подождать, чем закончится дело. Когда человек за рулем открыл левую дверцу, он дернул правую и полез в бардачок. Обе дверцы были не заперты. Жохов успел схватить вора за руку, тогда другой парень, имевший аймачный приз по борьбе, стукнул его головой о приборную доску. В темноте они так и не поняли, что перед ними Жохов, хотя прекрасно его знали. Он потерял сознание, а эти двое захлопнули дверцы и убежали с добычей. Включенный для тепла двигатель продолжал работать. Выхлопная труба упиралась в деревянный щит, за два дня под ним намело кучу снега, не таявшего в тени. Через проржавевшее днище отработанный газ пошел в салон, и Жохов не проснулся. Не то отделался бы сотрясением мозга.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
