— Я работал вместе с Вадимом. Сначала в милиции, потом в охранном агентстве. В основном мы действовали в паре. Вадим доверял мне.
— Ну, допустим.
— Позавчера ночью он позвонил мне и попросил срочно приехать к дому Михаила Газеева.
— В котором часу?
— В начале первого.
— Угу. И что же?
— Так вот. Когда я приехал, Вадим попросил меня навести справки о Марине Рибанэ.
— Почему?
— Не знаю. Он не объяснял мне причин. Думаю, все дело в интуиции. У Вадима была просто потрясающая интуиция. И еще он сказал, что, если с ним что-то случится — внезапная смерть в результате несчастного случая или убийство, — я должен буду передать полученную информацию в милицию. А утром Вадим перезвонил мне и назвал вашу фамилию. «Это уже после того, как мы беседовали с этим Завадским, — сообразил Волин. — Значит, я его отпустил, и Вадим позвонил этому парню». Он затягивался раз за разом, выпуская дым и разгоняя его рукой. Парень же смотрел на Волина так, словно тот должен был сейчас вскочить и удариться в пляс. По меньшей мере.
— Ну и что? — наконец прервал молчание Волин.
— Михаил Газеев — не тот, кого вы ищете, — вдруг сухо сказал парень. — Он — не убийца. Вадим предупреждал меня, что Михаила могут убить.
— Предупреждал, предупреждал… — повторил Волин. — Ну прямо прорицатель какой-то этот Завадский. Нострадамус.
— Я навел справки о Рибанэ, — пропуская сарказм мимо ушей, продолжал парень. Он достал из кармана сложенный лист, начал бесстрастно-механически читать: — Так… «Родилась в тысяча девятьсот семьдесят первом году…» Это неважно. Вот. «Отец — Рибанэ Алексей Михайлович. Рецидивист. Три срока. Хулиганство, нанесение тяжких телесных. Изнасилование малолетней». — Волин потихоньку просыпался. — «Мать — Рибанэ Валерия Дмитриевна. Скончалась при родах. Трое детей: старшая — Марина, средний — Володя, младший — Боря. Борис Алексеевич Рибанэ скончался в возрасте четырех месяцев от двусторонней пневмонии. С восемьдесят седьмого года Марина Алексеевна Рибанэ проживает в Волгограде, у бабушки по материнской линии. Изредка навещает родственников. Спустя три года, в девяносто втором, ее брат, Владимир Алексеевич, приезжает в Москву и подает заявление в клинику пластической хирургии о перемене пола. В просьбе ему отказали. Выписали направление для консультации у врача-психиатра по месту постоянной прописки».
— Это сколько же ему лет было? — поинтересовался Волин.
— Девятнадцать.
— Чем дальше, тем интереснее.
— «В девяносто четвертом году Марина Алексеевна подала заявление об утере паспорта. Через месяц ей был выписан дубликат паспорта по месту прописки. То есть в Волгограде. В девяносто пятом, после смерти бабушки, Марина Алексеевна вернулась к отцу. А в девяносто шестом… — парень посмотрел на Волина, — она снова подает заявление в милицию о похищении сумочки, в которой помимо денег находились также все документы. Ей вновь был выдан дубликат паспорта. Через три месяца после этого события Алексей Михайлович Рибанэ погиб в результате несчастного случая».
— А конкретнее? — спросил Волин заинтересованно.
— Замерз, находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения. Уголовное дело было прекращено за отсутствием состава преступления. А теперь… — парень протянул Волину бумагу. — Прочтите. Волин взял лист, развернул, начал читать: «На ваш запрос от такого-то числа такого-то месяца сего года сообщаем, что Марина Алексеевна Рибанэ в настоящий момент проживает по месту постоянной прописки. (Город, улица, номер дома.) Личность засвидетельствована соседями (Фамилии. Инициалы), а также участковым. (Звание. Фамилия, имя, отчество)». Волин отложил бумагу. Потер лоб. Черт побери.
— Сегодня утром я ездил в банк, — спокойно сказал парень, поднимаясь. — Там очень жалеют о смерти Михаила. Говорят, он был хорошим директором. Кстати, компаньоны Михаила никогда не обращали внимания на его маленькую слабость. У Михаила Петровича была несколько отличная от общепринятой сексуальная ориентация. Он не мог хотеть убить женщину, с которой жил, хотя бы по той простой причине, что он вообще не жил с женщинами. В комнату заглянул дежурный:
— Аркадий Николаевич, в «Склифосовского» обнаружен труп одной из медсестер. Ей отрезали голову.
— Твою мать. — Волин покачал головой, выдохнул, словно говоря: «Ну и дураки же мы все». Сказал, обращаясь к дежурному:
— Позвони на Петровку. Пусть поднимают группу захвата. И еще нам понадобятся люди из службы наружного наблюдения. Чем больше, тем лучше. Свяжись с начальством УВД «Пролетарский», пусть соберут весь личный состав. Теперь, чтобы поймать маньяка, потребуется очень много людей.
* * *
— Больные встревожились, — сетовал бледный, как первый снег, врач. — Вообще-то у нас иногда бывает, сестры отлучаются, чаю попить или перекусить. Двенадцать часов на ногах. Но Света никогда не бросала пост, и… это сыграло свою отрицательную роль. К ее отсутствию отнеслись со снисхождением. Вроде разок можно. Не каждый же день. Так что серьезно спохватились только часа через полтора. Просто в голове не укладывается.
— А мы даже охрану не выставили у палаты, — сказал капитан-спецназовец, глядя на обнаженный труп медсестры.
— Так ведь вроде и незачем было, — мрачно заметил Волин и, повернувшись к врачу, поинтересовался: — У Светы какой голос был? Контральто?
— Совершенно верно, — подтвердил врач. — А вам откуда это известно? Вы что, были знакомы с ней?
— Нет, но… просто знаю. Обезглавленное тело было накрыто одеялом до самого затылка. Убийца — Волин даже не знал, как его теперь называть, — отрезал медсестре голову и положил ее на подушку, предварительно замотав собственными бинтами затылок. Под подушку он спрятал самодельные ножны, на которых болтались обрывки «скотча».
— Она примотала ножны к бедру и таким образом пронесла в больницу, — заметил капитан-спецназовец. — Хитрая бестия. Но как здорово бабу изображает. Я ни разу не понял, что она — это он. Точнее, что… короче, ты понял.
— Понял. Волин сейчас думал о другом. «Боря» обладал не просто острым умом, у него была еще и железная выдержка. Так себя изрезать только ради того, чтобы попасть на место очередного убийства? Для этого нужна огромная сила воли. Стоп, мысленно сказал он себе. Но, если убийца — Марина… или как теперь ее называть… то кто же звонил ей домой, когда они сидели вместе с Левой? Допустим, в остальных случаях ей вообще никто не звонил. Она вполне могла соврать насчет предыдущих звонков. Но в этот-то раз кто-то набрал номер, поставил в будке диктофон? Допустим, Михаил Газеев любил «Марину» и, когда она… то есть он… записал разговор Аллы Ладожской на диктофон, согласился поехать к знакомым и «подчистить» запись. Возможно. Она могла наплести ему что-нибудь вроде «розыгрыш», и тэ дэ и тэ пэ. Допустим, и фразу Михаил «разложил» тоже для нее. А провода, о которых рассказывал Пилюгин? Кто прицепил провода к распределительному щитку? Не могла же «Марина» заранее знать, с какого номера ей позвонят? Номер-то был взят с АТС, «без дураков». Посторонняя квартира. Ладно, подумал Волин. Эти вопросы мы проясним позже, когда поймаем «Борю-Марину». Он повернулся к капитану-спецназовцу:
