Саксонии.
62
Следует подчеркнуть территориальную и хронологическую неравномерность этого процесса фрагментации. В Западно-Франкском королевстве фрагментация публичной власти началась позднее и никогда не заходила так далеко, как в Восточно-Франкском, что было обусловлено сохранившимися в первом возможностями завоевания, а также открытыми «восточными» границами второго. В общем же могущественные герцогства и графства, расположенные в марках, в большей мере могли сопротивляться фрагментации публичной власти по той причине, что обладали более жесткой внутренней организацией, определяемой угрозой внешнего вторжения.
63
Обсуждение «Феодальной революции» см. также: [Past and Present. 1996–1997].
64
Я следую здесь интерпретации Дюби, связывавшего исчезновение рабства с классовой борьбой, в которой сеньория бана была навязана всем крестьянам, будь они рабами или нет, примерно к 1000 г. [Duby. 1968. Р. 188; Fourquin. 1975]. В своей замечательной обзорной статье Бонасси, опровергая аргументы, согласно которым закат рабства связан с христианизацией сельских регионов, трудностями привлечения рабской рабочей силы, введением новых производственных технологий и экономическим ростом, совмещенным с демографическим давлением, убедительно подтвердил данное Дюби объяснение феодализма как основанного на крепостном труде способа производства и связал его развитие с классовой борьбой в период «Феодальной революции» [Воnassie. 1991а].
65
Связь между докапиталистическими отношениями общественной собственности и феодальным инвестированием в средства принуждения убедительно проанализирована в работе Бреннера [Brenner. 1986. Р. 27–32], а ее реализация в данный период изучена Бартлеттом. Принадлежащая военной элите оборонительная амуниция состояла из конического меча, кольчуги и широкого щита; вооружение для наступления включало копье, меч, иногда также палицу или дубинку; для наступательных действий совершенно необходимым был тяжелый боевой конь. Эти воины являлись тяжелой кавалерией, поскольку были полностью вооружены и, особенно, потому что облачились в дорогие кольчуги… Тяжелыми их называли, потому, что они заковывались в железо. Мощной силой была именно та, что состояла «целиком из железа». Кольчуга обычно – самый дорогой из всех предметов, принадлежащих рыцарю, потому неудивительно, что нуждавшиеся рыцари часто ее закладывали. Во времена, когда многие сельскохозяйственные инструменты все еще изготовлялись из дерева, а оружие, от которого зависело выживание человека – плуг, – тоже делалось из дерева и лишь иногда оковывалось железом, появились люди, которые были полностью одеты в железо. Такое изменение отражало весьма существенные инвестирования. На полное обмундирование armatus а или loricatus а требовалось примерно 50 фунтов железа. Армия, подобная той, что была собрана Отто II в 980-х годах, включала примерно 5000 loricati, поэтому вес железа, который несли эти воины, составлял около 125 тонн. Эта цифра впечатлит еще больше, если вспомнить, что в этот период немецкая кузница могла произвести только 10 фунтов железа в ходе плавки, занимавшей два-три дня… Тяжелые конники Средних веков жили в эру пшеницы, но были похожи на людей стальной эпохи [Bartlett. 1993. Р. 61].
66
«Забирая одной рукой и получая в другую, рыцари были подлинной осью сеньоральной экономики, маховиком всей системы эксплуатации» [Duby. 1980. Р. 155].
67
В цикле своих статей Дюби изучил «корреляцию» между развитием сеньории бана и изменением форм знатных семей. Он смог показать, что введение четких патрилинейных генеалогий хронологически совпадает с соответствующей узурпацией прав командования отдельными династиями и введением наследственности и права первородства. Чем ниже Дюби спускался по иерархии знати, тем более поздним оказывалось установление права первородства, что отражает хронологическую последовательность сдвига права бана от короля к принцам, графам, шателенам и наконец к владеющим землей рыцарям [Duby. 1977b, 1977с, 1994]. Более широкое обсуждение см.: [Bisson. 1990].
68
«С 1030 г. начинают обнаруживаться признаки права первородства в семьях шателенов. Наконец, с 1025 г. определяются права единственного законного наследника… В момент кризиса феодализма, между 1020 и 1060 гг., семейные отношения, как представляется, демонстрируют серьезное напряжение, и, похоже, ответом на него является именно замыкание линий наследования» [Poly, Bournazel. 1991. Р. 108].
69
Дюби первым предложил социологический анализ этих «юнцов» XII–XIII вв., обозначив этим термином период в жизни представителя знати между посвящением в рыцари, случавшимся в возрасте двадцати или чуть более лет, и той стадией, когда «он пускает корни, становится главой дома и основывает семью – что зачастую случалось не ранее сорокалетия» [Duby. 1997а. Р. 113].
70
Эвергейтс замечает, что в XII в. «в монастыри поступило так много женщин, что к концу столетия многие из этих институтов исчерпали свои скромные фонды. Например, в 1196 г. папа Целестин III приказал монастырю Параклет, где аббатисой была Элоиза, уменьшить состав до шестидесяти монашек; вскоре после этого хорошо известный монастырь Авене был ограничен сорока монашками, поскольку он “был отягощен долгами, по которым следует расплатиться с кредиторами” – подобные жалобы стали в XIII в. общераспространенными. Цисцерцианский монастырь Фервак даже искал у папы Иннокентия III защиты от “благородных и могущественных мужей”, который выразили недовольство, когда их родственникам отказали в приеме в монастырь» [Evergates. 1995. Р. 18].
71
«К позднему Средневековью 80 % европейских королей и королев были франками» [Bartlett. 1993. Р. 42].
72
Впечатляющее описание Бартлетта выдвигает тройственное объяснение франкской геополитической экспансии, в котором главная роль отдается военно-технологическому превосходству, однако оно остается скорее гипотетическим, когда речь заходить о влиянии изменения аристократических практик наследования и более широкого социального контекста, скрытого за способами захвата земли, применяемыми аристократией [Bartlett. 1993. Р. 18–23, 43–51, 60fF|. Уикэм упрекает его в том, что он недостаточно исследует внутренние социально-политические трансформации в позднефранкских королевствах, предшествовавшие наблюдаемому движению вовне [Wickham. 1994]. Альтернативное «многофакторное» объяснение см.: [Mann. 1986. Р. 373–415]. Если опустить упоминание заката Каролингской империи и «Феодальной революции», главное заключение автора сводится к тому, что в XI в. мы наблюдаем «зачаток перехода к капитализму» [Mann. 1986. Р. 409]. См. критическую рецензию у Уикэма: [Wickham. 1988]. В свою очередь Эртман, решивший не обращать внимания на фундируемую крепостничеством динамику феодальной аграрной экономики, предполагает, что экономическая экспансия начала тысячелетия была связана с «появлением избыточного продукта сельскохозяйственного труда в 900-е годы», при этом предупреждая нас, что «точное происхождение этого прибавочного продукта остается предметом спора». Затем он доказывает, что «возможно, свою роль сыграл благоприятный климатический сдвиг», а в конечном счете соглашается с тезисом Гая Бойса (Gye Bois), согласно которому «крушение центральной власти позволило экономике, возможно, в первый раз, получить существенную автономию по отношению к политическому порядку» [Ertman. 1997. Р. 50–51]. Теория Бойса критикуется в: [Teschke. 1997].
73
Описываемые у Манна множественные зачатки капитализма являются производными от неоутилитаристских и индивидуалистских методологических предпосылок, которые поддерживают его теорию субъективности: «Люди – неустанны, целеустремленны и рациональны, они стремятся увеличить объем собственного пользования хорошими вещами, которые есть в жизни, и они способны выбрать подходящие для этой цели средства»
