повернулся к Бену. — Вас видели разговаривающим с Амандой Голден — риэлтором. Вы выставляете свой дом на продажу? Вы с Райдером планировали бросить все, забрать детеныша и сбежать?
По комнате раздались вздохи, сопровождаемые громкими протестами строительной бригады.
Эмма отметила прошедшее время. Потому что теперь не было никакого бегства, не так ли?
Губы Бена сжались от обличающего вопроса. Но кахир не лгал аватару своего Бога.
— Да.
Взгляд Калума остановился на ней.
— Эмма? Тебя здесь уважают как нашего барда. Как учителя. Ты собиралась пойти с ними?
— Да. — Она показала свое запястье и улыбнулась, глядя на обручальные браслеты. — Я следую за своими спутниками — и нашим детенышем.
— Поздравляю, бард. — Довольная улыбка Алека заслужила укоризненный взгляд его брата.
— Ну, честно говоря. — Женевьева скрестила руки на груди, приподнимая грудь. — Я не понимаю, в чем тут дело. Они испугались и планировали украсть моего ребенка.
Джо Торсон поставил ногу на стул.
— Я понимаю, к чему ты клонишь, Козантир. Райдер, его брат и спутница жизни хотят детеныша настолько, чтобы отказаться от жизни, которую они здесь создали.
— Побег — не единственная жертва, на которую они были готовы пойти, — сказал Зеб своим резким голосом. Он бросил на Женевьеву мрачный взгляд. — Эта так называемая мать убежала в свою хижину, оставив своего ребенка снаружи с адской гончей.
Женевьева впилась взглядом в Зеба.
Гул в таверне усилился. Несмотря на то, что он выглядел так, словно наводил ужас на демонов, Зеб вызывал благоговейный трепет и уважение в обществе.
— Точно, она так и поступила. — Шей поднялся, чтобы сесть на свой стол. Он указал на Эмму. — Бард чуть не лишилась жизни, спасая детеныша от адской гончей. Райдер напал на адскую гончую, чтобы та не разорвала ее на части.
Эмма поняла, что атмосфера в таверне изменилась. Симпатия к Женевьеве сошла почти на нет.
— Но… но я испугалась. — Женевьева протянула руки к толпе. — Вы бы тоже испугались.
Калум что — то сказал Алеку, прежде чем повернуться, чтобы ответить Женевьеве.
— Все боятся адской гончей. Вопрос в том, кого ты пыталась спасти — себя или детеныша?
Мужчина, стоявший рядом с Женевьевой, опустил взгляд и отошел от нее.
Калум скрестил руки на груди.
— Я думаю, ясно, где о детеныше лучше заботятся и его больше любят.
Гул согласия пробежал по комнате.
Калум продолжил:
— Однако связь между матерью и ребенком нельзя игнорировать.
Женевьева энергично кивнула.
— Да. Видите?
— Итак. Кто — нибудь когда — нибудь видел любимого ребенка, готового расстаться со своей матерью?
Когда проницательный взгляд Калума скользнул по толпе, Райдер увидел, как оборотни качают головами. Никто не вызвался перечить ему.
— Превосходно. Мы позволим Минетте сделать выбор. — Козантир указал туда, где Алек пересекал таверну с Минеттой на руках.
Калум забрал Минетту у брата, поставил ее на ноги и опустился перед ней на одно колено. Его рука обхватила ее маленький подбородок.
— Малышка, мне отправить тебя жить к твоей матери?
Он сделал паузу.
Лоб Минетты наморщился от беспокойства. Засунув большой палец в рот, детеныш посмотрела на Женевьеву.
Женевьева протянула руку.
— Иди сюда, детка. Я люблю тебя, и я позабочусь о тебе.
Горечь поднялась в Эмме отвратительным облаком тьмы. Зачем Калуму это делать? Минетта не могла противостоять влиянию своей матери.
Но Минетта покачала головой. Она отступала, пока не смогла спрятаться за ногами Райдера, как испуганный щенок.
Женевьева шагнула вперед.
Эмма почувствовала, как ее рука сжалась в кулак, и она встала перед Райдером одновременно с Беном.
Женевьева остановилась как вкопанная.
Заговорил Калум.
— Райдер, спроси Минетту, хочет ли она жить с тобой.
Райдер опустился на колени, лицом к своему детенышу. Ему пришлось дважды прочистить горло, прежде чем он смог заговорить.
— Котенок, ты хочешь остаться со мной?
— Папочка. — Без всяких колебаний она зарылась в его объятия.
Когда он поднял ее, она обхватила его ногами за талию, прижимаясь крепче, чем репейник. Его глаза были влажными, прежде чем он закрыл их и прижался щекой к макушке детеныша.
Эмма услышала, как он прошептал:
— Спасибо тебе, Мать всего сущего, — прежде чем занять место между Эммой и Беном.
Вся таверна наполнилась радостными возгласами.
Все кончено. Клянусь Богом, детеныш в безопасности. Глаза Бена горели так, словно он очистил горсть лука.
— Отличная работа, Козантир, — сказал Алек брату, затем указал на Минетту. — Но я надеюсь, ничего страшного, если жадный детеныш потребует больше одного родителя.
Детеныш хотел Женевьеву тоже? Встревоженный Бен посмотрел на Минетту.
Не Женевьеву.
Детеныш крепко обхватила пальцами косу Эммы, а другая ее рука была сжата в кулак на рукаве рубашки Бена. Котенок заявлял права на всех троих как на своих собственных.
Рассмеявшись от облегчения, Бен накрыл ее руку своей. Такая маленькая. Такая любимая.
— Действительно, я верю, что ее желания совершенно ясны. Херне согласен, и Мать — тоже. — Козантир повернулся к Женевьеве. Его глаза потемнели до глубочайшего черного цвета от присутствия Бога. — Связь между вами разорвана.
Бен увидел, как Минетта вздрогнула.
Женевьева отшатнулась, и ее рука прижалась к груди, когда связь матери и ребенка разорвалась.
— Ты не можешь…
— Ты издевалась над одним из драгоценных детенышей Матери. — Выражение лица Козантира стало каменным. — Прошлой ночью твои жадные, мстительные действия привели к смерти одного из моих оборотней. Если ты окажешься на моей территории к утру, или когда — нибудь снова, я найду тебя и отправлю обратно к Матери.
Лицо Женевьевы побелело от обещания смерти. Ее рот открылся и закрылся, и она выбежала из таверны без оглядки, бросив своего спутника.
Взгляд Козантира остановился на мужчине, который теперь стоял один.
— Джеффри, ты пришел на помощь своей женщине, Женевьеве, но бросил другую женщину и ребенка на растерзание адскому псу.
— Так и есть. — Оборотень склонил голову. — Я… я позволил ей затолкать меня в хижину. Я хотел вернуться, но она обернулась волком и остановила меня. — Парень задрал рукав, чтобы показать сочащиеся следы от укуса. Из — за его попыток.
Козантир молча ждал, пока… Бен не знал, что именно.
И затем он сделал это, когда Джеффри сделал глубокий вдох и повернулся лицом к Эмме. — Более мудрый мужчина не стал бы слушать Женевьеву. Им бы не помыкали — и не запугали укусом. Прости бард.
— Я понимаю, — тихо сказала она.
Бен почувствовал, как она вздрогнула. Донал исцелил ее тело, но… Бен мог только представить, что она чувствовала, оставшись в темноте и холоде с детенышем, лицом к лицу с адским псом. У его пары было мягкое сердце. У Бена нет.
