Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 126
– Что-то не так? – спрашивает Матико.
Я оставляю свои догадки при себе и отвечаю:
– Ничего.
И все же что-то не так – я его не отправлял. Когда я поднимаюсь наверх, изодранное кухонное полотенце вытесняет из головы таинственный пакет – Кошка, очевидно, рассердилась, что ей пришлось провести ночь в одиночестве. Я надеюсь, она перестанет рвать все подряд, прежде чем доберется до моих рубашек. Я иду под душ, подбираю с пола клочья и наигрываю на гитаре «All You Need Is Love» в версии Хаулин-Вулфа. Я должен бы падать от усталости, но сна ни в одном глазу. Вспоминаю про пакет. Вскрываю. Внутри лежит лазерный диск, завернутый в письмо. Я выковыриваю в стакан немного льда из контейнера и наливаю воды. Люблю постукивание тающих кубиков льда.
Токио, 1 октября
Меня зовут Кодзуэ Ямая. Каким бы неправдоподобным или жестоким ни показался вам мой рассказ о последних девяти годах моей жизни, я прошу вас дочитать его до конца. Вы держите в руках мое завещание. Я прошу вас стать моим законным душеприказчиком.
Заканчивать просто, но любое начало – это конец чего-то другого, что началось еще раньше. Я решила начать с одного вечера в сезон дождей, девять лет назад. В те дни меня звали Макино Матани. Это была домохозяйка с двухлетним сыном, ее муж был владельцем компании, которая занималась финансовыми операциями. Она сама недавно закончила коммерческий факультет в престижном женском колледже в Кобэ. На Новый год она обменивалась поздравительными открытками с подругами по колледжу, которые были замужем за дантистами, судьями и государственными служащими. Обычная жизнь. Я отчетливо помню ее последние мгновения: мой сын играл в пластмассовую железную дорогу, а я возилась в душевой – смывала разросшуюся за сезон дождей плесень. Слышно было, как по телевизору идут экстренные выпуски новостей о наводнениях и оползнях на западе Японии.
Раздался звонок. Я приоткрыла дверь, и тут же на нее с разбега навалились трое мужчин и порвали цепочку, которой муж приучил меня пользоваться. Они потребовали сказать, где он прячется. Я потребовала сказать, кто они такие. Один из них сильно ударил меня по лицу – так, что выбил зуб.
– Мы исполнители по делу твоего мужа,– прорычал он,– и вопросы задаем мы!
Двое обыскивали дом, а третий смотрел, как я пытаюсь успокоить рыдающего сына. Он угрожал покалечить ребенка, если я не скажу, где мой муж. Я позвонила мужу на работу – мне ответили, что утром он звонил и сказался больным. Я позвонила на мобильный – номер отключен. Я позвонила на пейджер – тишина. Я была уже на грани истерики – головорез, что следил за мной, плеснул мне в стакан виски моего мужа, но я не смогла его проглотить. Мой сын смотрел на все это большими испуганными глазами. Двое других вернулись с коробкой личных вещей моего мужа и моими драгоценностями. Дальше стало совсем плохо. Мне рассказали, что мой муж задолжал больше пятидесяти миллионов иен одной кредитной организации, за которой стояла Якудза. В нашем страховом полисе было указано, что в случае его самоубийства все выплаты получит эта организация. В случае неуплаты долга наш дом со всем, что в нем было, становился ее собственностью.
– А это,– сказал самый жестокий из трех,– включает и вас.
Моего сына увели в другую комнату. Мне сказали, что я несу ответственность за долги своего мужа, избили и изнасиловали, сфотографировав это, чтобы «гарантировать повиновение». Я молча терпела эту пытку ради сына. Если бы я отказалась подчиняться, они бы разослали эти фотографии по всем адресам из моей записной книжки.
Месяц спустя я жила в комнате без окон где-то в районе Бураку в Осаке. Меня отправили в бордель; не позволялось ни поддерживать отношений с внешним миром, ни выходить из здания – ничего, кроме секса с клиентами. Возможно, вы не верите, что в Японии в двадцать первом веке существует сексуальное рабство. Вашему неведению можно позавидовать, но именно благодаря вашему неверию такое рабство и может безнаказанно процветать. Я сама не поверила бы, что «уважаемых» женщин можно превратить в проституток, но владельцы таких заведений – мастера своего дела. У меня отобрали все, что принадлежало моей прежней жизни и могло напомнить, кем я была,– все, кроме моего сына. Мне позволили взять с собой сына – чтобы не дать спастись с помощью самоубийства. Мои клиенты не только знали о том, что я пленница, они получали от этого дополнительное удовольствие; если бы это получило огласку, они стали бы соучастниками преступления. Последняя стена между мною и окружающим миром была, пожалуй, самой крепкой – этот феномен психологи называют «синдромом заложника»: убеждение, что я заслужила свою судьбу и в том, что со мной произошло, нет никакого «преступления». В конце концов, теперь я была «шлюхой» – разве имела я право навлекать позор на своих старых друзей или даже на свою мать и обращаться к ним за помощью? Пусть лучше они считают, что я скрылась за границу вместе с мужем-банкротом. На моем этаже жили еще шесть женщин, у троих были дети – младше, чем мой сын. Человек, который меня изнасиловал, был нашим сутенером – это у него мы должны были просить еду, лекарства, даже подгузники для детей. Еще он давал нам наркотики, в разумном количестве. И лично наблюдал, чтобы мы не приняли слишком большую дозу. Мы придумали себе новые имена, и через какое-то время прежняя жизнь оказалась отрезана от той, которую мы вели теперь. Мы все мечтали убить нашего хозяина, когда-нибудь потом, в будущем, когда выйдем на свободу, но все мы понимали, что никогда не посмеем вернуться в Осаку. Нам приходилось по очереди заботиться о детях, пока их матери работали. Наш сутенер сказал, что, как только мы отработаем сумму, которую задолжали члены наших семей, нас отпустят на все четыре стороны, поэтому, чем усерднее мы угождаем клиентам, тем быстрее выйдем оттуда. Осенью они выпустили девушку, которая проработала в борделе два года. Так мы думали.
Мое «освобождение» пришло раньше, потому что у меня случился нервный срыв. Клиенты жаловались сутенеру, что я не угождаю им. Сутенер поговорил со мной. Он мог быть добрым, если хотел. Это было еще одно его оружие. Он сказал мне, что договорился с моими кредиторами и ночью нас с сыном перевезут в другое заведение. Мы отметили это событие джином с тоником.
Я проснулась, завернутая в одеяло, в темноте, в духоте. Голова раскалывалась от алкоголя и наркотиков. Сына со мной не было. На мне была ночная рубашка, которую я носила в борделе. На какую-то секунду я подумала, что меня похоронили заживо, но потом, ощупав все вокруг, поняла, что нахожусь в багажнике какой-то машины. Я нашла домкрат, и в конце концов мне удалось выбраться. Машина стояла в запертом гараже. В боковом зеркале я увидела отражение сутенера и похолодела. Он спал. Потом я увидела, что у него нет носа. Кто-то сунул пистолет ему в ноздри и нажал на курок. Нигде не было и следов моего сына. Я побежала было, но не успела выбраться из гаража, как ко мне вернулась способность соображать. Я была неведомо где, без гроша в кармане; все, кто меня помнил, считали, что я исчезла. Мои бывшие хозяева решат, что меня похитила или убила та же банда, что убила сутенера. Поколебавшись, я вернулась и стала шарить по карманам его пиджака в надежде найти бумажник. У него в паху на ремне болталась дорожная сумка. В сумке лежала пачка банкнот по десять тысяч иен толщиной в несколько дюймов. Я никогда не видела столько денег. Выбравшись из гаража, я обнаружила, что нахожусь на огромной территории центральной больницы Осаки, в единственном месте, где бледная как смерть женщина в ночной рубашке могла затеряться.
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 126
