Будут дни (и крохи хлебные в кармане) —
Пред ответом в ряд «расстрельными» стояли.
И поманит верой… и надеждой (не обманет?):
Если не рожден еще… то смертен я ли?
И когда кажется, что у тебя все румбы компаса перед глазами… Правильный ли выбран путь?.. С учетом того, что выбор у военного изначально невелик, а тут и подавно, попав в водоворот-стеченье обстоятельств, где все решили заочно, за тебя, практически поставив перед фактом.
А там уж будет спрос потомков – смогли ли мы?
И подкрепив экспрессию характерным жестом:
– А вот и х…! Надеюсь и верю, что сможем! И будет день – и будет пища… те крохи хлебные в кармане! Того СССР, о котором мечтали пламенные идеалисты-основатели, уже, конечно, не будет. И кастрированной послеперестроечной России тоже и… И может быть, через три, пять, десять лет перечитывая задокументированную хронику «неслучившегося завтра», сравнивая с «изменившимся сегодня», вполне и вырвется: «а ведь получилось… у нас получилось!»
Потому что где наша не пропадала! А точней, нигде не пропадала! Не пропадем.
Нигде, на любом из рекуррентных витков реальности – что здесь, что там – в оставленной ветке.
Пусть и останется непонятным (посмотреть и увидеть среди абсурда неочевидные вещи и привести абсурд в порядок) – а что же «там»? Не в этой жизни, что звучит, по меньшей мере, двусмысленно, а в той, откуда мы пришли. В далеко-недалеком будущем, до которого «от сейчас 1982 года» рукой бы подать. Да не подать…
И еще, не менее трепещущий вопрос – на своем ли мы месте «здесь»? Не займем ли чужое?
И где-то тут бегает пацан Колька Терентьев. А некоторые матросы из салаг и вовсе еще на свет не появились. А вдруг теперь и не встретятся их мамки-папки? Что тогда?
Особенно в коннотации очередного невероятного закидона от физики мироздания, когда старпом Андрюха Скопин поведал, что у него (офигеть!) произошло при встрече с самим собой, мальцом.
И эх… перекручивая, переворачивая, запивая и без закуски, как там у Лема? По памяти: «…люди страдают, что после смерти их не будет, но почему-то не страдают о том, что их не было до рождения…»
– Ты же тем самым невольно отобрал у него детство! Ведь при этом, как ты говоришь, «слиянии разумом и памятью» он стал больше тобой, нежели остался собой – «мальчишкой с широко распахнутыми глазами».
– А что у нас вообще своего? Если вдуматься, то такое впечатление, что у нас и мыслей своих нет толком. Все уже когда-то было кем-то сказано, нами услышано, забыто и вновь придумано. Нас всех с пеленок, с малолетства, как птенчиков в клювик кормили знаниями – родители, улица, школа, книги, фильмы. А мы…
Скопин замолчал, подзавис, шевеля губами, слово-слагая, начав тихо, в настроение. Стихами не получилось… белым:
Слов сила прозой иной раз кажется сложней, чем рифмой.
А как мелодией придумать новое, когда всего семь нот?
Так, за Уайльдом:
«…подражает жизнь искусству…»,Мы повторяем и копируем, учасьС «плеча» чужого, выбирая и вбирая,Буквально заряжаясь и творя уже свое!Тому подобно, как у родителей потомство…Сначала изнутри́, заполучив гено́м,Затем и внешне – каждый божий день,Подглядывая, впитывая голоса,Движения, повадки – части предков!Их продолженьем становясь,И новой личностью уже… собой![152]
