— Отлично, — сказал Айтел, — горю желанием услышать. Но сначала мне надо выпить. — Алкоголь смоет следы Лулу изо рта и подготовит его для Илены. Целуя ее в щеку, он постарался, чтобы это выглядело отчужденно и она ничего от него не ждала, когда они лягут в постель.
— Как прошло совещание? — спросила Илена.
— Сносно.
— Почему Колли не может принять решение? — раздраженно заметила она. — Вечно он все меняет.
— Такой уж он есть, — не стал возражать Айтел и сел рядом с ней.
— Я сегодня скучала без тебя, — сказала Илена. — И огорчилась, когда ты позвонил в обед.
— Я знаю.
— Нет, не знаешь.
— Ох, детка, я устал, — мягко сказал он. — Не ругай меня.
— Интересно, когда мы проведем вместе вечер, — уныло произнесла Илена.
— В конце недели, обещаю. Возможно, вечер пятницы.
— В пятницу днем у меня занятия танцем. Тогда я буду усталой, — сказала она. Последний год она снова начала брать уроки танца — скорее всего, чтобы быть в форме, чем из карьерных соображений, но она хорошо танцевала и раза два, когда у них были гости, согласилась выступить перед ними.
— Но я обещаю тебе, что мы выкроим время в конце недели, дорогая, — сказал Айтел. Он сел поглубже на диване, сделал ублаготворяющий глоток из стакана и потер глаза, — Как ты провела сегодняшний день? — осведомился он.
— Днем играла в бридж.
— Отлично.
— Я ненавижу бридж, — сказала Илена.
Она была явно в плохом настроении, и Айтел с усталым видом, словно он и в самом деле долго совещался с Колли, выпрямился и погладил ее по плечу.
— В чем дело? — спросил он.
— Я сегодня утром была у моего психоаналитика.
— Ты же по-прежнему встречаешься с ним дважды в неделю, — уточнил Айтел.
— Да, я это знаю, Чарли, но сегодня утром мы с ним поругались.
Это стоило — заплатить тридцать пять долларов за час, чтобы она ругалась с кем-то другим.
— Что же это вызвало? — на всякий случай спросил Айтел.
— Я не хочу говорить о моем анализе.
— Хорошо.
— Просто мы всегда говорим об одном и том же.
— Ты имеешь в виду своего аналитика или меня? — счел нужным он спросить.
— Ох, милый, ты же знаешь, что я имею в виду аналитика. Он очень толковый, но я не уверена, что он все еще мне нужен.
— Тогда перестань к нему ходить.
— Так я и поступлю… вот только…
— Только — что?
— Это была глупая ссора, — сказала Илена, не давая ему прямого ответа. — Я рассказала аналитику, что мы собираемся купить новый дом, если твоя картина будет иметь успех, и мы стали это обсуждать, и получилось… словом, Чарли, получилось, что я не хочу покупать новый дом.
— Не хочешь? — Казалось, эта перспектива так возбуждала ее в тот день, когда они смотрели дом.
— Ну, в общем, хочу и не хочу. Мы обнаружили у меня раздвоение чувств.
— Да, да.
— Только не злись. Я больше не стану употреблять эти слова, вот только мы обнаружили, что дом кажется мне слишком большим и мы будем выглядеть слишком богатыми.
— Что ж, я могу это понять. — Но она раздосадовала его. Через два-три года ей захочется иметь дом большего размера чем тот, что он планировал купить сейчас.
— Моему аналитику не понравилось то, что я говорила. Он сказал, что я регрессирую и веду себя как ребенок — это проявляется в моем отношении к деньгам и к тебе и является признаком слабого эго.
Илена говорила, а он критически прислушивался к звуку ее голоса. Она стала лучше изъясняться, и голос у нее стал менее грубым, но сейчас вздорные интонации вернулись. Она коснулась его руки.
— Не знаю, как это произошло, Чарли, только я начала на него кричать и сказала, что хорошо ему говорить, имея дом в двадцать комнат, и что он самодовольный толстый жлоб, и мне противно смотреть на его самодовольство, и если ему не нравится, как я говорю, что ж, никто не просит его брать мои деньги и… — Она умолкла. — Это было просто ужас что.
— Такое ведь уже случалось.
— Да, но на этот раз, Чарли, я действительно так думала. Такого я о нем мнения, и я ему больше не верю, и в следующий раз не стану устраивать сцену, а просто скажу, до чего он мне неприятен. Потому что, понимаешь, не хочу я так жить, как он считает.
— То есть?
— Я хочу сказать, это правда — я многим ему обязана, но он не понимает меня. В самом деле не понимает.
— До меня не доходит.
— Чарли, я ведь знаю твое отношение к новому дому. Ты хочешь его иметь больше, чем тебе кажется, и, наверно, он у нас будет, потому что в конце концов мы всегда делаем так, как ты хочешь.
— Это справедливо?
— Возможно, нет, но я пытаюсь сказать, я имею в виду, что у нас есть мальчик и, наверное, будет еще ребеночек, и я наладила отношения с прислугой, и я с удовольствием хожу на уроки таниа, и я люблю тебя, Чарли, я в этом уверена, потому что я по-прежнему боюсь тебя потерять, но, Чарли, выслушай меня: я не знаю, понимаешь ли ты, как я люблю Вики, и я все время снуюсь, буду ли я ему хорошей матерью, но разве этого достаточно? Достаточно ли иметь Вики? Я хочу сказать, куда я двигаюсь? Я не хочу жаловаться, но на что мне направить мою жизнь? Айтел погладил ее.
— Лапочка, — сказал он, и голос его задрожал от чувств, — ты выросла больше всех за то время, что я тебя знаю, и я не стану волноваться за тебя, я могу за тебя не волноваться, потому что я знаю: как бы ты себя ни вела, ты всю жизнь будешь становиться только лучше и лучше.
В глазах ее появились слезы. Весь вечер он наблюдает плачущих женщин.
— Нет, Чарли, — сказала Илена, — видишь ли, это не ответ. Я не могу разговаривать с тобой, пока ты не поймешь. На что мне направить мою жизнь?
Он держал ее в объятиях, гладил по голове, понимая, что из чувства самозащиты она умолкла и больше не задает вопросов, ибо несмотря на то что она прошла такую дистанцию и он помог ей и случалось, как сейчас, что он гордился тем, насколько она стала лучше, словно была единственным человеческим существом, в создании которого он принимал участие, однако Айтел понимал, что не может больше ей помочь, как не может и никто другой, ибо она достигла той сферы, когда у нее те же проблемы, что и у всех остальных людей, и на ее вопросы нет ответов и нет врачей, — есть лишь высокогорье, где философия сосуществует с отчаянием. Он чувствовал, что она вырастет и отделится от него, и в грядущие годы — конечно, через много лет — он, возможно, станет нуждаться в ней, и будет ли она по доброте и из преданности, а также по привычке вынуждена оставаться при нем?
— Извини, Чарли, — сказала она. — Ты устал, и с моей стороны нехорошо утруждать тебя.
