Я непонимающе вскидываю бровь, и он поясняет:
— Просто я действительно снял номер.
— В гостинице? Зачем?
— Не знаю. Вид из окна хороший. — Пётр пожимает одним плечом и лукаво улыбается. — На Невский проспект.
— В смысле? — тут же таращу глаза я. — Невский проспект — это как Невский проспект в Петербурге?
— Он самый.
— Ты снял номер в отеле в Санкт-Петербурге?!
— Ну, я подумал, что зимой у нас с тобой поездка не сложилась, а сейчас лето, погода классная, белые ночи опять-таки… Почему бы не съездить деньков на десять?
— Серьёзно? А работа?
— У меня отпуск. У тебя тоже.
— У меня отпуск?
— Да, Надя в курсе и не возражает. А «Травы» ты же можешь отправить на каникулы в любой момент, так?
— Так, но… Кешью?
— Сонька с Матвеем возьмут его к себе, я договорился. Будут привыкать к маленькому метеору, который крушит квартиру, но всё равно клёвый.
— А Платон?
— Уже отвёз его к Наташке, она счастлива. Осваивает швейную машинку и обещает сшить ему пару ночнушек.
— А?..
— Это всё, Ась. Всё под контролем и нас дождётся. Ты поедешь со мной в Питер?
Конечно, я поеду с ним в Питер.
И мы пройдём пешком весь Невский от Московского вокзала до Дворцовой площади, отстоим очередь в Эрмитаж и съедим по пышке, зависнув на середине Троицкого моста. Мы будем кидать монеты на постамент у скульптурки зайца Арсения на Заячьем острове, посидим на массивных ступенях здания биржи и поднимемся на колоннаду Исаакиевского собора, чтобы долго любоваться закатом. Мы будем есть шаверму, передразнивать крикливых северных чаек и отправлять всем открытки с рисованными котиками.
Мы будем долго перешёптываться в усыпальнице Петра Первого, рассказывая ему о жизни в двадцать первом веке — про выборы, космический туризм и свадьбу Сири и Алексы. А потом отправимся на поиски какого-то особенного «Василеостровского» пива, которое у нас не продаётся, и по пути встретим две синие бетономешалки в ромашку — на целых два желания. А в один из вечеров приедем на безлюдный пляж в Сестрорецке, займёмся сексом прямо на капоте «Туарега», и я взберусь на Джомолунгму, а потом буду хитро хихикать, так и не признавшись, что раньше него вступила в «Клуб семи вершин».
Вернувшись в отель, он пойдёт в душ смывать с себя песок, а я надену его рубашку — и она с лёгкостью застегнётся у меня на груди — и закажу бутылку Moet & Chandon в номер, и мы будем пить шампанское и любить друг друга всю ночь. И уже на рассвете, лёжа в огромной смятой постели и наблюдая, как колышется занавеска и как по потолку проносятся огоньки машин с Невского, он задумчиво скрутит из мюзле кривое кольцо и наденет его мне на палец. Я возмущённо ткну его в плечо, а он опомнится, разнервничается и, с трудом подбирая слова, возьмёт с меня клятву обязательно сообщить ему, когда я буду готова стать Морозовой. Я улыбнусь, кивну и поцелую его в сердце.
А когда он уснёт, привычно прижав меня к себе, я бесшумно расплачусь в подушку.
Впервые в жизни — от счастья. От всепоглощающего истинного счастья.
Потому что даже во сне он будет держать меня крепко.
Как и обещал.
Конец
