Дикий гусь одинокий не ест и не пьет, Лишь летает, крича, в бесприютной печали. Кто из стаи отставшего путника ждет, Коль друг друга они в облаках потеряли? Гусю кажется: видит он стаю, как встарь, Гусю кажется: где-то откликнулась стая. То ворона, пустая, бездумная тварь, Только попусту каркает, в поле летая[37].
Глава 76. Дэниел Розенштайн
— Дженнифер сказала, что я найду тебя здесь, — говорю я.
— Дженнифер?
— Дженнифер, Джен. С собрания.
Джон поднимает свой стакан и отпивает, отказываясь смотреть мне в глаза; взгляд у него обреченный и потерянный, рассеянный.
Подходит бармен.
— Что будете пить? — спрашивает он.
— Диетическую колу, — говорю я.
— Две, — говорит Ветеран. — Только в мою добавьте виски.
Я сажусь, не удосужившись снять куртку.
— Рановато, тебе не кажется?
— Зависит от того, что для тебя рано.
Я смотрю на часы на стене: одиннадцать утра. Вчера под действием угрызений совести мною было принято решение, и я воспользовался окном в своем расписании, чтобы отловить Джона. Ловчий, сокольник, друг.
— Значит, вот какие дела, да? — с вызовом говорю я.
— Все, Дэниел, именно так и выглядит.
Мы молча пьем свои напитки. Я представляю, как мой чертенок сговаривается с пьяным, получившим свободу и готовым куролесить чертенком Ветерана.
— Еще виски! — кричит он, хлопая ладонью по стойке. — Двойную порцию.
— Возвращайся, — говорю я, — через пару часов собрание. Пойдем вместе.
Ветеран чокается со мной.
— Не могу, — говорит он, не отрывая взгляда от стакана.
— Нет такого слова, — говорю я.
Он поворачивается ко мне, слегка покачиваясь, кладет руку мне на колено.
— Знаешь, я думал, у меня получилось. Всего один стаканчик, говорил я себе. Просто чтобы снять напряжение. Я думал, что мне ничего не грозит. Потом один стаканчик превратился в бутылку. Потом телефонный звонок. Два десятка. Кокс. Ты не поверишь, как быстро я снова погрузился в это. Глубоко.
Он вытягивает руку. В доказательство трясучки.
Я кладу руку ему на плечи, вспоминая, как мы сидели вместе и рассказывали друг другу о своих боевых победах и поражениях, и чувство стыда растворялось, потому что мы были не одиноки в своей борьбе.
— Прости, Джон, что не перезвонил тебе, — говорю я, неожиданно падая духом. — Я себя не оправдываю, но у меня голова была занята другим. Я расстался со своей пассией.
— Сочувствую.
За годы мы своими разговорами оттаскивали друг друга от края в части наших болезненных утрат. Он был олицетворением директив из Большой книги для АА[38], его излечение было стойким и прочным. Он воспринимался как человек величайшей принципиальности, чей мост в нормальную жизнь оставался надежным и непоколебимым.
— Твой чертенок пытается убедить тебя, что у тебя больше нет зависимости? — спрашиваю я.
— Что-то вроде того, — говорит он и тянется за сигаретой.
— Одного стаканчика всегда мало, — говорю я. — Твой чертенок врет.
Ветеран смотрит мне в глаза и кивает.
— Ну, ты сам все это знаешь, да, Дэниел?
— Ты прав, Джон, — говорю я, вставая. — Ты прав.
Он смотрит на пару, заказывающую поздний завтрак.
— Иди, Дэниел, — говорит он. — Я хочу остаться один.
Прежде чем выйти на улицу, я с неохотой оборачиваюсь и вижу, что Джон заказывает выпивку. Он едва не падает с барного стула, ему плевать, ушел я или нет. Его сутулая поза очень похожа на ту, что была у моего отца, когда тот сидел в баре, ел арахис и смотрел всякие ток-шоу и спортивные новости по телевизору над головой. И взгляд его остекленевших глаз был грустным и одиноким.
Когда дверь за мной закрывается, я вспоминаю свой первый и единственный рецидив. Я уже двенадцать месяцев жил в трезвости и от празднования победы меня отделяла одна неделя, когда чертенок раскочегарил мое желание до небес. Победа мне была не нужна, я хотел нажраться, заняться сексом. Разрушить все то, что было достигнуто тяжелым трудом за двенадцать месяцев. А все потому, что кто-то не так посмотрел на меня. Этот взгляд обернулся поражением; я сказал себе, что всем плевать. Клары уже давно нет со мной, работа — сплошное занудство.
«Только один стаканчик, — говорил чертенок. — Он поможет снять напряжение».
Как сказал Джон, один стаканчик превратился в бутылку, вернее, в три. Потом поездка на такси в Сохо. Кокаин в баре, девочки, опять выпивка, уличная проститутка.
Меня охватывает дрожь.
— Я не позволю, чтобы Джон сдался, — вслух говорю я, помня, как он поддерживал меня, оттаскивал от края во время того жуткого рецидива, когда я мог думать только о том, чтобы напиться. Как он помог мне найти наставника. Его выдержка была намного больше моей, его борьба была решительной и необходимой. — Я сделаю то же самое для него.
