Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108
Когда со мной беседовал последний коп… Точнее, допрашивал; правда, не очень это походило на допрос. Мы сидели на кухне, я со стаканом колы, он – со стаканом молока, пока остальные обыскивали кабинет. Так вот, как только я закончила свой рассказ – около девяти часов вечера, сказала я, Роджер сказал, что собирается прогуляться, но так и не вернулся – и этот коп, который все время останавливал меня и просил повторить то, что я уже рассказала ему десять минут назад, опустил стакан молока и сказал: «Миссис Кройдон, не поймите меня неправильно, но я считаю, что вы рассказали мне не всю правду. Возможно, я ошибаюсь, и давайте проясним: я ни в чем вас не обвиняю. Эта ваша… История – кажется, ей чего-то не хватает. Зачастую женщины, если в доме не всегда все хорошо – может, муж выпивает слишком часто или позволяет себе распускать руки, – женщины не хотят говорить об этом. Они стыдятся этого, смущаются, как будто они виноваты, что у мужчины нет никакого самоконтроля.
Но я хочу, чтобы вы понимали, я говорю это не потому, что думаю, что именно это с вами и произошло. Но после всего, что вы мне рассказали, мне кажется, что ваш муж, Роджер, в последнее время испытывал тяжелый стресс. Моему сыну пятнадцать, и он постоянно сводит меня с ума, но не дай Бог с ним что-нибудь случится, – я не знаю, что со мной будет. Необязательно быть психологом, чтобы понять, что ваш муж переживал сложный период. Достаточно взглянуть на то, что он сотворил со своим кабинетом. И в таком состоянии – кто знает, как оно на него повлияло? Что бы он ни сделал, вряд ли это было преднамеренно, согласитесь? В этом суть стресса: он толкает людей на такие поступки, которые они никогда бы не совершили».
Он остановился. Видимо, дал мне возможность ответить: «Еще бы!» или «Вы даже не представляете, какие поступки!», чтобы принять эстафету и пойти на следующий круг. Но что мне было ему ответить? Хочешь – верь, хочешь – нет, но я действительно растерялась. Мне точно не стоило упоминать ворвавшуюся в нашу жизнь Странность, никоим образом, потому что это моментально стало бы тревожным звоночком о состоянии моей психики. Не было и способа намекнуть на случившееся, обернуть эту конфетку в более приемлемую обертку. Стоило мне начать, и я не смогла бы остановиться, и тогда мой собеседник и его друзья прокатили бы меня до психиатрического отделения больницы Уилтуайк.
Знаю, ты думаешь: «Тогда можно было промолчать» – но ты должен понять: все то, что я видела, все сразу грозилось сорваться с языка. Это невыносимое давление я ощущала и гораздо более непосредственным способом: во рту невидимая сила буквально готовилась извергнуться потоком слов в любую минуту. Дело было не в чувстве вины. То, что я сделала с Роджером, было единственным выходом из ситуации, и, если уж на то пошло, все, что я сделала, – это подтолкнула его закончить начатое. Нет, чувству вины предшествовало другое желание, которое пыталось подвигнуть мой язык на бунт. Называй его как хочешь – потрясение, шок от полученного опыта.
К счастью, у меня была кола, которую я могла потягивать, раздумывая над ответом. Я наблюдала за копом, а он наблюдал за мной. Изучал меня. Разумеется, я уже выдала себя с головой. Поставив колу на стол, я сказала: «Простите, но я не понимаю, на что вы намекаете».
Так зачем я позвонила в полицию? Почему так скоро? Почему не подождала, пока не пройдет неделя или хотя бы пара дней?
– Да, я тоже так подумал, – сказал я, хотя уже знал ее ответ.
– Потому что Роджер исчез, – ответила на свой вопрос Вероника. – Я не знала, что с ним стало, и до сих пор не знаю, но я была уверена… С самого начала я понимала, что больше его никогда не увижу. Никогда. Я пошла в полицию, потому что надо идти в полицию, когда кто-то пропадает, особенно если…
– Тебе нечего скрывать.
– Ага. Я бы выразилась по-другому, что-то вроде «ты ни при чем», но ты уловил суть. Чем позже бы я пришла, тем хуже бы это все обернулось, поэтому медлить было нельзя. Как бы то ни было, часть подозрений все равно пала на меня. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в одержимости Роджера. Почему я не обратилась за помощью? Я пыталась, объяснила я, свяжитесь с доктором Хокинс. Дав ей разрешение рассказать в общих чертах о нашей встрече, я полагала, что это удовлетворит их любопытство. Я ошиблась. По их мнению, этого было недостаточно, и если меня нельзя было обвинить непосредственно в исчезновении Роджера, в чем меня все еще подозревали, то я, как минимум, ему косвенно способствовала. Не знаю, дошли ли эти подозрения до окружного прокурора, но если все-таки дошли, то меня это ничуть не удивляет. Ты не удовлетворен моим объяснением. Я это вижу.
– Нет, я…
– Мой психиатр тоже считает, что я не просто так вызвала полицию. Он сказал, это показатель того, что, несмотря на все мои протесты об обратном, меня мучило глубокое чувство вины, а звонок в полицию служил своеобразным признанием этой вины. Да-да, зимой, после исчезновения Роджера, я записалась к психиатру. К тому времени шумиха улеглась. Несмотря на мои подозрения относительно их подозрений, мне не было предъявлено никаких обвинений. Историю крутили по новостям… Знаешь, на самом деле телевизионным журналистам было не очень-то интересно. Кажется, на шестом канале было два выпуска, посвященных Роджеру: в первом сообщили о его исчезновении, а во втором рассказали про поиски копов на железной дороге. В местной газете писали и того больше. Не знаю, читаешь ли ты «Таймс Геральд-Рекорд», но их репортер продолжала писать о Роджере недели три. Она училась вместе с Роджером в восьмидесятых. Кажется, она брала интервью у каждого, с кем он разговаривал дольше пяти минут. Ко мне она приходила дважды. Ей даже удалось передать мне пару слов от Джоан. Истинное великодушие. В конце концов ей, как и копам, надоело. Детектив, который вел мое дело, сказал, что они оставляют дело открытым, отработав все возможные версии. Если мне станет что-то известно, я должна обязательно и немедленно позвонить им. Если в деле обнаружатся новые зацепки, он первым делом сообщит об этом мне.
Самое смешное: когда я услышала это – детектив приехал ко мне домой, чтобы сообщить, что они прекращают расследование, – я заплакала, зарыдала, умоляя его не делать этого. Я понимала: они считали Роджера погибшим. Детектив успокаивал меня, как мог. Он похлопывал меня по плечу, уверяя, что это еще не конец. Он уверял, что Роджер просто решил отдохнуть, вот и все. И он, несомненно, очень скоро свяжется со мной. Я отказывалась успокаиваться. Я все плакала, и плакала, и плакала, а потом плакала снова. «Не могу поверить, что его больше нет», – всхлипывала я.
Но я не разыгрывала представление. Я на самом деле не могла поверить, что Роджер больше не вернется. Или… Не то чтобы не верила. Скорее, я не хотела это принимать. Знаю, знаю. Ты наверняка сидишь и думаешь: «Ты ведь собственноручно отправила его к Теду. Ради всего святого, ты угрожала выцарапать ему глаза. На какой исход ты надеялась?» Совершенно верно: я знала, что все так и будет, и знала, что другого пути не было. Я перепробовала все возможные варианты. Умом я понимала, что сделала, что мне пришлось сделать. И могла себя оправдать. Проблема была в том, что я не могла этого принять. Неделями, прошедшими после визита детектива, пока лето угасало, уступая место осени, а осень сметало чередой зимних буранов, которые обрушиваются на город каждый год, когда каждые выходные новый буран несется по побережью и извергает на нас очередные сантиметры снега, я готовилась пойти в полицейский участок и сдаться. Я бы не смогла сознаться в содеянном, но мне казалось, что если я придумаю правдоподобную историю, то ее будет достаточно.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108
