Она совсем не похожа на Несту. И ни на одну женщину, которую Алек когда-либо знал.
Алек вздохнул, открыл дверь спальни, чтобы впустить лакеев, несших подносы с ужином, и молча следил, как они ставят перед камином низкий столик, стулья и вопросительно смотрят на него, ожидая дальнейших указаний.
Алек поблагодарил их и кивком отпустил.
— Принести тебе халат или предпочитаешь остаться в этом виде?
Джинни вздохнула, но тут же почувствовала, как подбородок решительно поднимается вверх. Неспешно встав, она спустилась с возвышения, грациозно покачивая бедрами, направилась к накрытому столу и уселась на стул, ощущая, как жар пламени приятно согревает озябшее тело.
Алек пристально оглядел жену и улыбнулся. Такого он не ожидал. Значит, она приняла вызов. Странно, как нежность и покорность не давали увидеть этого раньше.
Сбросив халат, он присоединился к Джинни.
Они поужинали жареным зайцем с подливкой, смородиновым желе, ромштексом и устричным соусом. Морковь и пастернак были превосходно приготовлены, испанский лук — острым и в меру поджаренным. Алек налил жене стакан сладкого французского вина.
— Я хочу кое-что сказать, Алек.
— Желаешь отправиться в Ливерпуль, работать на верфи. Какое великолепное зрелище — беременная дама взбирается на ванты!
— Нет.
— Поверь, ужасно трудно сосредоточиться, слишком соблазнительны твои голые груди, но я попробую. Продолжай, женушка.
— Это не насчет наших отношений… личных отношений… скорее насчет убийства управляющего. Мне начинает казаться, что это вовсе не арендаторы… зря сэр Эдуард назвал их преступной шайкой, нет, они вовсе не злодеи. Думаю, вся вина лежит именно на мистере Круиске.
— Но он мертв. Очень сомневаюсь, что он сам покончил с собой.
— Все считают, будто Арнолд Круиск обнаружил, что кое-кто из арендаторов нечист на руку, и грозил привлечь их к суду, а за это его убили. Я же полагаю, что дело скорее в нечестности самого управляющего.
— Но я сам нанял его пять с половиной лет назад и всегда получал самые подробные отчеты. Мне казалось, он ничего не утаивает. Кроме того, каждый квартал в банк поступали доходы от имения. До того Круиск был управляющим сэра Уильяма Уолвертона и представил рекомендации, в которых указывалось, что он превосходно знает свое дело и достоин всяческого доверия.
— А где сейчас этот сэр Уильям?
— Господи, Джинни, зачем тебе это? Ну хорошо, он живет в Дорсете, недалеко от Чиппинг-Марч, если, конечно, еще жив. Арнолд именно потому и покинул предыдущее место, что сын сэра Уильяма взял на себя управление хозяйством.
— Думаю, мы должны написать ему. Возможно… всего лишь возможно, что мистер Круиск просто подделал рекомендательное письмо. Ты ведь никогда не встречал сэра Уолвертона, не так ли?
Алек несколько мгновений смотрел на нее, прежде чем ответить:
— По-моему, я уже говорил, что разыгрывать детектива — не твое дело. Не желал бы, чтобы ты этим занималась.
Но Джинни не собиралась обращать на него внимания.
— Именно поэтому я и просматривала сегодня утром бумаги в конторе управляющего. Там обязательно должны найтись и доказательства того, что он был вором и негодяем. Его отчеты тебе скорее всего чистая фикция. Я уже успела поговорить с миссис Макграфф, с Джайлсом и Смайтом. Конечно, среди арендаторов немало горячих голов, но убийцы?! Сомневаюсь. С другой стороны, Арнолд Круиск отнюдь не был их любимцем. По словам Смайта, он «важничал и задавался». И вел себя так, словно Каррик-Грейндж принадлежал не тебе, а ему.
Смайт заявил Алеку то же самое, когда снова и снова восклицал, как счастлив, что Алек наконец дома.
— Конечно, их наблюдения нельзя считать доказательствами. Я побеседовала еще и с верхней горничной. Ее зовут Марджи.
Алек припомнил очень хорошенькую молодую девушку, старательно прожевав, проглотил кусочек пастернака и только потом осведомился:
— И что же?
— Пока ничего не могу сказать с уверенностью, но застала ее плачущей навзрыд. Она казалась ужасно несчастной и расстроенной. Только ничего подробно не рассказала. Все же вид у нее был такой отчаявшийся, особенно когда я стала расспрашивать, что невольно возникают подозрения. Думаю… нет, я уверена: она знает что-то, но боится сказать.
Алек лениво играл вилкой, тяжелой, золотой, с изящно выгравированным фамильным гербом: голова орла на золотом щите, который поддерживали с двух сторон крылатые соболя с ошейниками, усыпанными драгоценными камнями. Под щитом вилась лента с девизом Карриков «Fidei tenax», что означало: «Верен обету».
Единственное, чего он до сих пор так и не добился от жены, — доверия.
Однако странно, как ее рассуждения совпадали с его собственными. Мысль о письме к сэру Уильяму не приходила ему в голову. Но теперь он непременно напишет. Алек знал всех своих арендаторов едва ли не с детства. Конечно, среди них встречались завзятые буяны, скупердяи и скандалисты, но таких было немного, остальные же — люди честные, трудолюбивые и порядочные. Но даже скандалисты и буяны вряд ли способны на убийство. Кроме того, Алек снова и снова спрашивал себя, что именно они могли совершить. Украсть и продать лемех от плуга или сбрую? Бессмысленно, и не выдерживает никакой критики.
Он ничего не знал о верхней горничной. Интересно…
Подняв голову, Алек заметил пристальный взгляд жены, устремленный на его губы, и улыбнулся, чисто по-мужски, самодовольно. Как приятно сознавать, что жена хочет тебя! Ужасно приятно.
Он напишет проклятое письмо завтра.
Сейчас Алек хотел жену. Очень.
И взял ее со всем пылом, накопившимся за этот час, и в эти ослепительные мгновения она принадлежала ему, но в то же время, как сонно думал Алек, закрывая глаза, завладела им, полностью, безвозвратно.
Он услыхал какой-то странный звук и медленно повернул голову к жене. Еще один звук. Тихий плач.
Алек застыл. Что делать? Что сказать? Он поднял руку, чтобы погладить ее по плечу, но тут же медленно опустил. Почему она не может стать такой, какой он хочет ее видеть? Неужели он так много просит?
Всхлипывания постепенно затихли. Алек лежал без сна, прислушиваясь к неровному дыханию, становившемуся все тише, по мере того как Джинни погружалась в забытье. Он же еще долго смотрел в темноту, не в силах успокоить растревоженную совесть. Только сейчас Алек понял, что Джинни никогда не утомляла, не надоедала ему. Раздражала, приводила в бешенство, злила, занимала, развлекала, забавляла, но никогда не надоедала. И ему с ней не было скучно. Джинни была для него тайной, загадкой, как в самом начале, так и сейчас.
Алек вспомнил, с какой хладнокровной жестокостью заявил, будто женился только потому, что увидел, насколько она жалка.
