Еще до того, как мы добежали до края леса, мы увидели пламя пожара, отражающегося на снегу вокруг нас. Когда мы обернулись поглядеть назад, языки огня уже выбрались из подвала сквозь пол на первый этаж. Окна мерцали, точно оранжевые глаза на лице фонаря, вырезанного из тыквы. Затем оконные стекла лопнули с треском, отчетливо слышным в холодном ночном воздухе.
Теперь ветер быстро разнесет пламя по всем балкам до самой крыши. Пламя будет таким сильным, что трупы в подвале превратятся в пепел и кости. Если нам хоть немного повезет, власти — все как на подбор гоблины — могут подумать, что пожар возник в результате несчастного случая. Они могут и отказаться от тщательного расследования, которое выявило бы пробитые пулями кости и другие доказательства нечистой игры. Даже если у них и возникнут подозрения и они отыщут то, что начнут искать, у нас все равно будет в запасе день-другой до того, как приступят к поиску убийц гоблинов.
Сверкающий снег рядом с домом казался точно залитым кровью. Чуть поодаль оранжево-желтые отсветы и огромные странные тени крутились, сгибались, метались, корчились и трепетали на известково-белом покрове зимы.
Первая битва новой войны. И мы ее выиграли.
Отвернувшись от дома, мы поспешили вдоль проезда, в туннель, образованный нависшими над дорогой ветвями вечнозеленых деревьев. Отсветы от пожара не доходили сюда, и, хотя тьма мстительно сомкнулась вокруг нас и видимость упала почти до нуля, мы не снизили скорости. Так как эта дорога один раз уже была пройдена нами в противоположном направлении к дому гоблинов, мы знали, что больших препятствий на пути нет. Хотя бежать приходилось вслепую, мы все же испытывали определенную уверенность в том, что не сломаем ноги в какой-нибудь канаве или не споткнемся о цепи, натянутые поперек дороги специально, чтобы не пропустить чужаков.
Мы быстро домчались до главной дороги, повернули на север и вскоре добрались до автомобиля. Райа села за руль. Кэти устроилась рядом с ней. Я сел на заднее сиденье, зажав между колен револьвер полицейского. Я почти ожидал, что появятся гоблины и остановят нас, и был готов убрать их без раздумий.
Даже после того, как мы проехали не одну милю, я все еще слышал (в памяти) жуткие трепещущие вопли трех выродков — детей гоблинов.
* * *
Мы отвезли Кэти на бензозаправочную станцию и проехали с нею и с ремонтником обратно к ее автомобилю. Он моментально определил, что сели батареи — ситуация, к которой он подготовился, положив в кузов своего «Доджа» подходящую новую батарею перед тем, как выехать со станции. Он установил новую батарею прямо там, у обочины — света, который давала лампа, работающая от аккумулятора его грузовика, было более чем достаточно.
Когда «Понтиак» Кэти уже был отремонтирован, когда ремонтник уже уехал, получив деньги за свою работу, она посмотрела на нас с Райей, затем опустила свой загнанный взгляд на замерзшую землю у себя под ногами. Резкий ветер гнал маленькие белые облачка выхлопных газов, сбивая их в кучки у бампера машины.
— И что теперь, черт побери? — поинтересовалась она дрожащим голосом.
— Ты направлялась в Нью-Йорк, — напомнила ей Райа.
Та невесело рассмеялась.
— А ведь запросто могла бы сейчас направляться на небеса.
Мимо проехали пикап и сверкающий новый «Кадиллак». Водители покосились на нас.
— Давайте сядем в машину, — сказала Райа, поеживаясь. — Там нам будет тепло. К тому же в машине мы не будем выглядеть так подозрительно.
Кэти села за руль и повернулась так, что мне с заднего сиденья был виден ее профиль. Райа села на переднее сиденье рядом с ней.
— Я не могу продолжать просто так жить, как будто ничего не случилось, — сказала Кэти.
— Но ты должна, — возразила Райа вежливо, но настойчиво. — В этом-то и есть суть жизни — продолжать жить, как будто ничего не произошло. Само собой, не можешь же ты взять на себя роль спасительницы мира — не пойдешь же ты по улицам с мегафоном, крича на всех перекрестках, что демоны выдают себя за обычных людей и разгуливают среди нас. Все сочтут, что ты просто свихнулась. Все, кроме гоблинов.
— А уж они в два счета разделаются с тобой, — добавил я.
Кэти кивнула.
— Я знаю... знаю. — С минуту она молчала, затем жалобно произнесла: — Но... как я могу вернуться обратно в Нью-Йорк, обратно в «Барнард», не зная, кто человек, кто гоблин? Как я теперь смогу хоть кому-нибудь довериться? Как я смогу осмелиться выйти за кого-нибудь замуж, не зная наверняка, кто он? Может, он захочет жениться на мне, только чтобы мучить меня, чтобы иметь собственную игрушку. Ты понимаешь, о чем я, Слим, — так же, как твой дядя женился на твоей тете и принес несчастье и горе всей вашей семье. Как я могу иметь друзей, настоящих друзей, с которыми смогу быть открытой, прямой и честной? Понимаете? Мне хуже, чем вам, потому что у меня нет вашей способности видеть гоблинов. Я не могу отличить их от нас, поэтому мне будет казаться, что каждый — гоблин. И я буду так считать, потому что это единственное безопасное решение. Вы можете видеть их, отличать их от нашего рода, поэтому вы не одиноки, а мне придется быть одинокой, всегда одной, совсем одной, навеки и окончательно одной, потому что, если я доверюсь кому-то, это может означать мой конец. Одна... Что же это будет за жизнь?
Все, что она говорила, было очевидным, хотя я до последнего момента не отдавал себе отчет, в какой она ужасной западне. И выхода из этой западни не было, по крайней мере, так казалось мне.
Райа посмотрела на меня с переднего сиденья.
Я пожал плечами — не от безразличия, а от безнадежности.
Кэти Осборн вздохнула и содрогнулась, раздираемая отчаянием и страхом — двумя чувствами, которые нелегко испытывать одновременно. Последнее предполагает надежду, в то время как первое отрицает ее.
Помолчав еще с минуту, Кэти сказала:
— Я бы могла и мегафон в руки взять и попытаться спасти мир, даже если меня и упрячут в психушку, потому что я в любом случае туда попаду. В смысле... день изо дня, гадая, кто из окружающих меня — один из них, живя в постоянной подозрительности, — однажды за все это придется заплатить.
Кстати, даже и ждать недолго. Я быстро сломаюсь, потому что я по натуре экстраверт, мне нужно общение с людьми. Поэтому я очень скоро стану буйным параноиком и созрею для психушки. И меня туда упекут. А вы не думаете, что в штате любого подобного заведения, где люди заперты, беспомощны и легко могут стать игрушкой в руках персонала, должно быть полно гоблинов?
— Да, — ответила Райа, припомнив жизнь в детдоме, — несомненно. Да.
— Я не могу вернуться. Я не могу жить так, как должна бы жить.
— Есть выход, — сказал я.
Кэти повернула голову и поглядела на меня, больше с недоверием, чем с надеждой.
— Есть одно место, — продолжал я.
— Ну конечно, — подхватила Райа.
