Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 155
Прежде чем опустить письмо в почтовый ящик, расположенный в конце улицы, он поцеловал конверт, словно был священником, готовым преклонить голову перед Библией.
* * *
На следующий день он ждал почты в 14:30. Именно в это время почтальон проходил по улице мимо его белого грузовичка. Цветы из фольги на переднем дворе Бинга лениво вращались, создавая едва слышимый шум.
– Бинг, – сказал почтальон, – разве вам не полагается быть на работе?
– Ночная смена.
– Война началась? – спросил почтальон, кивнув на одежду Бинга.
Бинг носил форму горчичного цвета, которую он надевал в моменты, когда хотел чувствовать себя счастливым.
– Если что, я буду к ней готов, – ответил Бинг и подмигнул почтальону.
Из Страны Рождества ничего не было. Да и как могло быть по-другому? Он ведь послал письмо лишь днем раньше.
* * *
Ничего не пришло и на следующий день.
* * *
И на следующий.
* * *
В понедельник Бинг был уверен, что ответ придет. Он вышел на крыльцо за полчаса до прибытия почтальона. Над гребнем холма – как раз за колокольней церкви Новой американской веры – чернели отвратительные грозовые тучи. Буря, как чувствовал Бинг, могла задержаться еще на один день. Приглушенный гром гремел в двух милях отсюда и в восемнадцати тысячах футов вверху. Грохот не походил на вибрацию – он шел к центру Бинга и сотрясал его кости, обернутые жиром. Его цветы из фольги истерично вращались, звуча для мира, как свора детей на велосипедах, несущихся с холма вне всякого контроля.
Гром и жужжание цветов из фольги вызывали беспокойство Бинга. Было очень жарко, и грохот грома напоминал выстрел гвоздомета (вот как Бинг думал об этом: не как о дне, когда он убил своего отца, а как о времени, когда случайно выстрелил инструмент). Отец почувствовал ствол, прижатый к его левому виску, и покосился на Бинга, который стоял над ним. Он сделал глоток пива, пошевелил губами и сказал:
– Боюсь даже думать, что ты имеешь шары.
Нажав на курок, Бинг сел рядом с отцом и прислушался к дождю, стучавшему по крыше гаража. Джон Партридж распластался на полу. Одна его нога дрожала. На передней части штанов растекалась моча. Бинг сидел, пока не вошла его мать. Она начала кричать. А потом была ее очередь – хотя обошлось уже без гвоздомета.
Бинг стоял во дворе и наблюдал, как грозовые облака громоздились в небе над церковью, которая стояла на вершине холма. Там работала его мать – все последние дни жизни. Он был верно предан этой церкви, ходил туда каждое воскресенье – даже когда не мог ходить и говорить. Одним из его первых слов было «лелу» – самое близкое к тому, что он мог произнести, как аллелуйя. Мать годами потом называла его Лелу.
Никто не проводил теперь там службы. Пастор Митчелл сбежал с деньгами и с замужней женщиной, а затем собственностью овладел какой-то банк. По воскресеньям единственными грешниками в церкви Новой американской веры были голуби, которые жили на стропилах. Бинг немного побаивался этого места… его пугала пустота. Он думал, что церковь презирала его за отказ от нее и от Бога; что иногда она наклонялась на своем фундаменте и смотрела на него пятнистыми стеклянными глазами. Бывали дни, похожие на этот, когда леса наполнялись лунатически свиристевшими летними насекомыми, воздух дрожал от жара, и церковь, казалось, парила.
Гром громыхал весь вечер.
– Дождик, дождик, уходи, – пропел Бинг. – Послезавтра приходи.
Первая теплая капля дождя ударила ему в лоб. За ней последовали другие капли, ярко пылавшие в солнечном свете, который косо падал с синего неба на западе. Они были такими же горячими, как брызги крови.
Почтальон запаздывал, и к тому времени, когда он пришел, Бинг промок и съежился под кровельной дранкой, свисавшей над передней дверью. Он пробежал под ливнем до почтового ящика. Когда Бинг сунул руку в него, разряд молнии ударил из облаков и с грохотом вонзился в землю где-то за церковью. Мир осветился голубовато-белой вспышкой. Партридж закричал и захотел метнуться к дому. Испуганный Бинг был готов сгореть заживо от прикосновения божьего пальца и там, на том свете, отдать отцу гвоздомет и извиниться за то, что он сделал с матерью на кухонном полу.
В почтовом ящике был счет от обслуживавшей компании и маленький плакат, рекламировавший новый магазин матрацев. Больше ничего.
* * *
Через шесть часов Бинг проснулся в своей кровати и с изумлением услышал трепетное звучание скрипок, а потом какой-то мужчина запел роскошным голосом, таким же гладким и пышным, как ванильное печенье. Это был его тезка – певец Бинг Кросби. Мистер Кросби мечтал о Рождестве, похожем на праздники, которые он знал раньше.
Бинг подтянул одеяло к подбородку и внимательно прислушался. На фоне песни проступало мягкое царапание иглы на виниловой пластинке. Он выскользнул из постели и прокрался к двери. Пол был холодным под голыми ногами.
В гостиной танцевали родители Бинга. Отец был спиной к нему – одетый в горчичную форму. Мать положила голову на плечо Джона, закрыла глаза и слегка приоткрыла рот, словно танцевала во сне. Под широкой, уютной и покрытой блестками елью ожидали подарки: три больших помятых баллона севофлурана, украшенные алыми бантами.
Его родители повернулись в медленном круге, и Бинг вдруг понял, что отец носил противогаз, а мать была голой. Она действительно спала. Ее ноги волочились по половицам. Отец обхватил ее за талию. Его руки в перчатках сжимали ее белые ягодицы. Голый зад матери сиял, как какое-то небесное тело, и был бледным, словно луна.
– Папа? – окликнул Бинг.
Его отец продолжал танцевать. Он снова повернулся спиной и увлекал мать за собой.
– ЗАХОДИ, БИНГ! – прокричал гулкий голос, настолько громкий, что в шкафу зацокали китайские фарфоровые фигурки.
Бинг покачнулся от удивления. Его сердце пропустило удар. Игла патефона подпрыгнула и перескочила ближе к концу песни.
– ЗАХОДИ! ПОХОЖЕ, РОЖДЕСТВО В ЭТОМ ГОДУ НАСТУПИЛО РАНЬШЕ, НЕ ТАК ЛИ? ХО ХО ХО!
Бингу хотелось вышибить дверь и убежать из комнаты. Ему хотелось закрыть глаза и уши, но он не находил в себе силы воли, чтобы сделать это. Он дрожал при мысли о каждом шаге, однако ноги несли его вперед – мимо елки и баллонов севофлурана, мимо отца и матери, в коридор и к передней двери. Та открылась настежь, когда он протянул к ней руку.
Цветы из фольги в его саду мягко вращались в зимней ночи. Он получал по одному цветку, пока работал на «НорХимФарм» – подарки для персонала, которые давались на ежегодной праздничной вечеринке.
За двором его ожидала Страна Рождества. Мимо проносились санки. Дети в салазках кричали и вздымали руки к замороженной ночи. Большое чертово колесо – арктический глаз – вращалось на фоне незнакомых звезд. На рождественской ели – высокой, словно десятиэтажное строение, и широкой, как дом Бинга, – горели свечи.
Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 155
