Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
Холопов решил не брать с собой. Захотелось прогуляться после посещения монастыря по окрестностям Галича в образе простолюдина, присмотреться к обычной жизни средневековых русичей. Сопровождать мой возок с впряжённой парой понурых лошадёнок были отряжены двое оружных всадников из числа княжьих гридей.
Успенский монастырь находился от городских стен примерно в трёх километрах. Я с любопытством оглядывал открывающиеся передо мной виды. Княжий терем занимал место в южной, самой высокой части города. От площади перед дворцом дорога, брусчатая стволами деревьев, круто спускалась в нижнюю часть города. Мы проехали в сторону северо-западных ворот практически через весь город. Богатые терема бояр и служилых людей внутри крепости сменялись свежесрубленными избами мастеровых людей на посаде. Кое-где попадались обгорелые остовы зданий. Пожары были часты в то время. В воздухе ощущался этот тревожный запах. Где-то горело. Город сам весь располагался на высоченном холме, называемом в народе Балчуг. Встречавшиеся по пути люди не выглядели бедно. По всей видимости, экономика княжества находилось в умелых руках.
За деревянные ворота монастыря въезжать было не принято, даже князьям. Я оставил провожатых, которые по моему повелению тут же развернулись и ускакали обратно с возком, и потопал пешком в обитель. Некоторые деревянные строения были повреждены огнём и даже порушены. Тыновая стена ещё не везде была восстановлена. Скорее всего, я наблюдал последствия набега орд султана Махмуд-Ходжи совместно с эмиром Булгарским Алибеем, случившееся два года назад. У входа в свежеструганное здание барачного типа встретил монахов и попросил проводить к отцу Паисию. Шли по тёмным, запутанным коридорам, пока не достигли игуменских палат.
Ожидал встретить уютного сухощавого старичка в скуфеечке с приветливым взглядом. За столом у раскрытого окна и вправду сидел и читал книгу худенький старец, только взгляд у него был отнюдь не ласков. Может быть, так казалось из-за маленьких, как бусинки, глаз. Увидев меня, он оценивающе вперился в меня своими бусинками и произнёс:
— Вельми рад, драгий мой отроче Димитрие, яко избех хворости суровыя и, восстах, поспешил к старику трухляву.
Я провел ритуал подхода с целованием рук и ответил:
— Здрав будь, отче святой! Хочу с тобой о многом поговорить.
— Глаголи, аще речь возвернулась, — пошутил и сам себе хохотнул старец.
— Какой сегодня месяц и день по счёту, запамятовал.
— Есень зачалася, ревун. Сей дён мученику Мамонтию, его родичам мученикам Феодоту и Руфине посвящён, благий мой отрок, — проговорил Паисий и вознёс руку для крестного знамения.
Только хотел разозлиться… Откуда мне знать дни почитания всяких там Федотов с Мамонтиями? Чтобы их вертело носорогом. Как вдруг, откуда-то из неведомых глубин памяти всплыла дата — второе сентября по Юлианскому календарю.
Старикан на меня воззрился и изрёк:
— В поминании святых ты не усерден и другим яко стал? Людие сказывают, иже ты речьми изменился и на отича сваво родша глаголы греховны кропишь.
— Не помню такого за собой. В беспамятстве был, наверно, — попытался миролюбиво оправдаться.
— И рекл, яко с дальних пределов прииде, — продолжал нагнетать старец.
Меня это понемногу начинало раздражать. Чего этот преподобный вздумал цепляться к словам болезного мальца? Нечем больше себя развлечь?
— За советом я к тебе приехал, отче, а ты глумишься над хворым, — строго высказал старику.
Тот даже задохнулся от возмущения. Видать, ещё никогда ему я так не перечил.
— Рех те надысь о бесах, плоть хворну насыщах. Гордость в те выспрелася не по летам. Чаю, лихое во многости в тя налезло. Посечь тя понове требно. Поди к отичу спекулатору и передай ему от мя обыденно тя наказать. Рудь дурная выйде, и ум к благости обрящется.
Теперь моя очередь пришла возмутиться. Вот оно, тёмное средневековье во всей своей красе. Меня, такого хрупкого и беззащитного мышонка, бить вознамерились. С трудом поборол гнев и попросил миролюбиво:
— Не надо меня сечь. Я же княжий сын.
— А ране не перечил, благолепно лещах послушество, — укоризненно высказался старец. Пожевав губами, изрёк, — Старец покойны Савва Сторожевски предрекал, аще без усердия в молении быти, то душа с отрочества паршой греховы разитеся и в силки к диаволю верзитеся. Требно понове изуведети кои интродукции над те злодеяны.
Делать нечего. Поплелся вслед за старцем в храм. Будем надеяться, что процедуры останутся в рамках приличий. Зря я с ним схлестнулся. И так уже много недругов завёл, не успев нормальным образом здесь акклиматизироваться.
В храме мы прикладывались к образам, брызгались святой водой, читали молитвы нараспев. Проверив какие-то там свои гипотезы, старец повел меня обратно в свой кабинет, запер дверь и принялся долго рассматривать в глаза. Мне эта игра в гляделки страшно раздражала, но я героически держался.
— Взор тей иной. Несть Димитрие пред ми. Сие червь в теим чреве сидит злокозны. Молися, раб Божий незнамы. Послушание те нарекаю. Покаянный канон ежечасно чти и аскезу благодатну пред почиванием еженощно примай во спасение. Сорока денми тя облещиваю. Ступай в сею келию, отроче. Несть те воли се ныне. Государю пошлю весть, иже неси сыне его, но отроче сторонни.
Я не совсем понял последние выражения старика, пока передо мной не выросли два дюжих амбала. Поговорил, что уксуса напился. Чего только Димон находил раньше в общении с этим старцем? Эх, знать бы заранее, что здесь происходило, не влип бы по самое небалуйся. Нет, меня совершено не прельщала перспектива торчать здесь сорок дней с садомазо программой и с возможной перспективой попасть на костёр. И чтобы я позволил себя кому-либо пороть?
Меня вели куда-то по длинным запутанным коридорам деревянных строений. Боевые монахи, успокоенные моей худобой и покладистостью, ослабили захват. На одном из поворотов я с силой лягнул ногой в сокровенности левого амбала и сделал так, чтобы он повалился на другого. Ого, и в этом времени тоже применяют ядрёные словечки. Я рванул с места во все лопатки.
Весь взбудораженный произошедшими со мной событиями, мчался на выход из святых хором, уворачиваясь от воняющих чем-то смрадным идущих навстречу монахов. На очередном повороте влетел в объёмистый живот здоровенного бородача.
— Камо рыщешь борзо, лепы мой отроче Димитрие, ног под сей не чуя? — не обидевшись, поприветствовал он меня.
Я промямлил извинения и приготовился бежать дальше.
— Вонифатий я, княжич. Смиренны хранитель библей. Негли запамятовал? — огорчился монах.
Хотелось поскорей покинуть этот вонючий рассадник мракобесия, но и пообщаться с библиотекарем не помешало бы. Надо бы всё же понять, кем был мой Димасик, чтобы синхронизировать своё с ним поведение. Плясать, так сказать, от определённой печки. Оказалось, что отрок проводил с отцом Вонифатием много времени, обсуждая устройство мира, биографии святых и разных великих деятелей. Не таким уж дурачком был мой предшественник, как считали окружающие, если вопросами мироздания задавался.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
