— А вы не хотите сперва проверить новый вариант презентации? — спросила я, указав рукой на распечатку на его столе.
Шеф даже не поднял взгляд.
— Нет, я тебе доверяю. Слушай, мне уже надо идти. Ты записала его адрес?
— Да, сохранила в сотовом.
Я даже подняла перед ним телефон, чтобы показать запись, но Баннер так и не посмотрел.
— Ну, тогда можешь идти. Отличного тебе Рождества!
Он наконец оторвал взгляд от телефона и осклабился.
— Вам так же. — И я с трудом выбралась из кресла.
Подхватив с его стола презентацию, я отправилась в свой отсек, где, ощетинившись замочками молний, устало привалилась к перегородке моя сумка с ноутбуком. Сложив руки на груди, я с минуту постояла, покусывая нижнюю губу и задумчиво помахивая распечатками. Потом кинула презентацию на стол и зашарила в сумке в поисках бумажника.
Я не сразу нашла искомый клочок бумаги. Он умудрился втиснуться между студенческим билетом Висконсинского университета и картой постоянного клиента парикмахерской, что находилась по соседству с моими апартаментами в Мэдисоне.[18] Я медленно извлекла его из бумажника и долго, очень долго разглядывала изображение: сердце, закрашенное темно-синими чернилами, в круге, рассеченном через центр штрихом — точно запрещающий дорожный знак.
Нарисовала я это два с половиной года назад, когда летела в Нью-Йорк, полная рефлексий и мрачных предчувствий, предварительно пропустив пару «Маргарит» на прощальном ланче с Мишель и Самантой. Тогда, пролетая над лоскутками фермерских угодий Пенсильвании, я дала себе зарок — своего рода мелодраматический жест, некогда для меня так характерный: избегать любых романтических увлечений, пока не завершится мой трехлетний контракт аналитика в «Стерлинг Бейтс». На это время я полностью выйду из игры, стану вести тихую и скромную жизнь, всецело сконцентрировавшись на работе. Никаких свиданий. Исключу даже случайные флирты. И буду блюсти этот обет с едва ль не одержимой щепетильностью.
И что теперь? Из-за того, что я оказалась неглупа, а ему надо позаманчивей обставить наши совершенно законные финансовые цели, Баннер включил в бизнес-планы мой флирт с партнером, если не сказать больше?
Быстро, пока не успела сама себя растеребить, я засунула клочок с рисунком обратно в бумажник, потянулась за телефоном и набила короткое послание: «Приветствую, Джулиан, еду от центра к окраине. Могу я по пути закинуть расчеты по „ХемоДерме“? Всего наилучшего, Кейт».
Пальцы в нерешительности зависли над смартфоном: не следует ли обратиться к нему более официально? Однако «уважаемый мистер Лоуренс» звучало слишком уж чопорно, а «дорогой Джулиан» — с нарочитой фамильярностью.[19] Задержав дыхание, я нажала «отправить» и отшвырнула телефон на стол, точно бомбу, тикающую последние мгновения.
Обвела глазами свой рабочий отсек. Наверное, мне не мешало бы кое-что собрать с собой, ведь я не появлюсь в офисе аж до понедельника. Подтянув к себе сумку, я принялась складывать в нее папки, большей частью с материалами по «ХемоДерме». Кроме того, меня ждали и другие переговоры — во вторник, например, нам предстояло лететь в Бостон.
Зажужжал телефон. Выждав три долгие секунды, я схватила его со стола.
«Сегодня уже отбыл домой. Вам по пути Верхний Ист-Сайд? Джулиан».
Мои пальцы заплясали по крохотной клавиатуре:
«Как ни странно, да. Мне на 79-ю».
Ответ пришел незамедлительно.
«Мой дом 52 по 74-й Восточной. Сможете завезти?»
«Конечно. Какая квартира?»
«Просто дом».
Ну да, целый дом. Собственное частное здание на Манхэттене. Почему бы нет?
У меня задрожали пальцы. Скверное дело. Выходит все в высшей степени глупо. Мне не стоит это делать…
«О’кей, буду через полчаса».
Амьен
Сильная, уверенная рука Джулиана обхватила меня вокруг талии, поддерживая у окна. Я попыталась высвободиться, но меня снова вырвало желчью, и единственное, на что теперь хватало моих сил, — это хотя бы не повалиться на пол. На висках выступили капельки пота.
— Простите, — выдохнула я, отстраняясь назад.
— Вы больны. Вам нужно присесть.
— Нет, мне уже лучше, правда. Я лишь немного голодна.
— Завтрак сейчас принесут. Я только… — Он озадаченно запнулся.
Я оцепенело глядела в пол, вцепившись в старую голубую вазу, полную рвотной массы, состоящей непонятно из чего, учитывая, что я ничего не ела в последние восемнадцать часов.
— Даже не представляю, что вы можете обо мне подумать, — произнесла я, пряча вазу за юбкой.
Джулиан кашлянул.
— Я думаю, вам сейчас надо присесть. Давайте-ка, — добавил он, выхватывая у меня емкость, — отнесу к мойке.
— О что вы… — забеспокоилась я, но было уже поздно.
Я добрела до дивана и опустилась на него, обхватив голову руками. Все, казалось, шло к полному фиаско, и хуже всего было то, что я теряла время — самое драгоценное, что у меня имелось.
«Думай, Кейт. Думай!»
Дверь открылась, и в комнату вошел Джулиан, уже избавившийся от вазы. Я выпрямилась на диване, попытавшись ему улыбнуться, как-то стряхнуть с себя неловкость. Это оказалось легче, чем я ожидала. И прежде всего потому, что после рвоты почувствовала себя намного лучше.
— Врач скоро будет, — сообщил Джулиан.
— На самом деле в этом нет надобности. Я… — и запнулась, не зная, что сказать дальше.
— Вот-вот подойдет хозяйка, — добавил он.
Заложив руки за спину, Джулиан застыл в центре комнаты в плотно надвинутой на голову фуражке. Глядя на него, я заметила, как слабая тень кадыка приподнялась и опустилась вдоль линии горла, так мимолетно, что, даже просто моргнув, я могла это движение и не заметить.
При виде такой его невозмутимости я непроизвольно расслабилась всем телом и даже предположила, что уже завоевала хоть какую-то власть над ним. Скромно положив руки на колени, я чуть наклонила голову и ласково произнесла:
— Большое спасибо за вашу доброту, капитан Эшфорд! — Я заметила, как его глаза задержались на мгновение на моем припухшем горле. — Вы удивительный человек.
Джулиан замялся.
— Прошу меня простить, но боюсь, вы ставите меня в неловкое положение. Может, мы с вами уже встречались?
