Книга Тайна затонувшего конвоя - Александр Тамоников

В два часа пополудни рейсовый автобус, вышедший из Мурманска, приближался к поселку Дальний. «ГАЗ-03-30» был незаменимым в северных районах с их извечным холодом, ветрами, бездорожьем. Машина надежная, не стылая, хорошо законопаченная, даже с печкой. Посадочных мест не много, всего семнадцать, но больше и не требовалось. Половина сидений оставалась свободна.

Большую часть пути Андрей проспал. Отдохнуть перед поездкой толком не удалось, пришлось наверстывать в дороге. Теперь он задавал себе извечный вопрос — храпел я или нет? — исподлобья озирался, впитывал новые реалии.

Автобус как раз взбирался на покатый холм с проплешинами голой земли. За бортом неистовствовал ветер, гнул щуплый кустарник. Пассажиры по-прежнему обсуждали потрясающие известия о бомбардировке американскими империалистами мирных японских городов. Сначала Хиросима, потом Нагасаки. Что дальше? Не хотят ли по Союзу долбануть?

Небритый дядька с волосатыми ушами разорялся на весь автобус. Мол, что такое творится в мире? Какое они имеют право? Это жестоко, антигуманно. Капиталистическая военщина совсем распоясалась. А еще союзники! Или уже нет? Гитлера свалили, теперь можно и повраждовать?

Народ соглашался с ним. Да, возмутительно. Япония — враг, конечно, но при чем тут мирные жители, и без того настрадавшиеся под гнетом империалистических кругов? Кто-то робко возражал. Дескать, зато теперь Япония быстро сдастся, и война закончится. Дядька отмахивался, приводил какие-то аргументы.

Андрей зевнул. Вот же странно. Чем дальше от столиц, тем больше волнуют людей политика и глобальные катаклизмы. Именно под этот треп он и уснул полтора часа назад.

У него затекли ноги. Из-за вещмешка, втиснутого под сиденье, они не могли двигаться. Взмокла кожа под кителем и утепленной курткой.

Автобус дернулся.

— Конечная, граждане! — хрипловато объявил водитель.

Народ потащил к выходу свои пожитки. Ругалась сварливая баба, которой казалось, что каждый считает своим долгом отдавить ей ноги.

Андрей напоследок посмотрел в окно и в который раз отметил дурное свойство отечественных автоперевозчиков. Они сплошь и рядом устраивали конечные остановки так, чтобы людям было максимально неудобно. Вершина покатой возвышенности, поселок где-то в стороне, сараи, амбары, какие-то гаражи, сломанный угловатый самосвал ЯС-1. В двадцати метрах, по-видимому, обрыв или крутой склон. А что за ним, можно только предположить.

Лето в Заполярье — понятие относительное. Капитан еще раз убедился в этом. В это время года дуют северные ветра с Баренцева моря, несут сырость, влагу. Дневная температура в августе едва превышает двенадцать градусов.

Он вышел из автобуса и схватился за фуражку. Ее едва не унесло. Андрей тут же уцепил под локти пацаненка лет восьми. Мама замешкалась, не успела схватить его за шиворот, и он едва не сверзился со ступеньки. Пацан был спокойным, приученным к тяготам жизни, даже не пикнул. Он и в дороге не капризничал, смирно спал или смотрел в окно.

— Ой, спасибо вам большое. — Женщина спрыгнула следом, схватила свое чадо за руку. — Он вечно от меня ускользает, простите. — У нее был приятный мягкий выговор с прибалтийскими нотками, да и сама она выглядела довольно мило, невзирая на страшненькое пальто и старый берет с помпоном.

Курносая, с короткими кудряшками, худощавая.

Андрей кивнул, дежурно улыбнулся. Она ответила ему тем же и задержала на нем взгляд, прежде чем потащить дальше сумку и ребенка.

Он помог спуститься пенсионерке с палочкой. Та почему-то взглянула на него с подозрением и что-то сердито буркнула.

Еще одна женщина — в районе тридцати, темноволосая, с острым, резко очерченным лицом — спускалась неловко. Ей мешал набитый портфель.

Он протянул руку, чтобы она оперлась, сунул вторую, чтобы взять ношу.

— Нет уж, спасибо, сама справлюсь, — заявила она, недобро глянула на него и отвернулась.

Неверов пожал плечами, мол, не очень-то и хотелось, отступил в сторону, взвалил на плечо вещмешок. Он вынул из кармана папиросы, закурил, скомкал пустую пачку и смотрел, как люди уходят прочь, спускаются с холма по узкой тропке. Мальчонка вырвался вперед, тянул кудрявую мамашу за руку. Водитель закрыл дверь, автобус дернулся, потащился в отстойник между сараями.

Дул сильный ветер, налетал порывами. Фуражка норовила сбежать, пришлось опустить ремешок, затянуть под подбородком. Спешить было некуда, он должен был собраться с мыслями, осмотреться, вчувствоваться.

К западу от остановки под холмом простирался поселок, унылые малоэтажные строения. На востоке такие же, но немного.

Все пассажиры шли на запад. Колыхалась людская цепочка. Обернулась женщина в берете, отыскала его одинокую фигуру на холме, сделала озадаченное лицо. Как-то украдкой глянула на Андрея вторая его попутчица, та, мрачная, обнаружила, что он тоже на нее смотрит, и сделала совсем уж недовольное лицо. Больше никто не оборачивался, люди уходили — несколько женщин, мужчины в пальто и фуфайках, ребенок.

«Вот она какая, семидесятая широта, — подумал Андрей. — Край света, дальше некуда, если не считать безлюдный полуостров Рыбачий. Полсотни километров до Мурманска, полторы тысячи до Москвы, тысяча до Ленинграда. Лапландия, земля древних лопарей».

Он тоже зашагал по тропе, но прошел лишь несколько метров и свернул к обрыву. Небольшой подъем, площадка рядом со скособоченной пристройкой к нежилому бараку — и дыхание капитана перехватило от панорамы, развернувшейся перед ним.

Это было действительно красиво и величественно. Скалы обрывались вниз краеугольными уступами, спадали к водам Мотовского залива. Берега на всем видимом пространстве были сильно изрезаны. Где-то виднелись пологие участки, в других местах скалы обрывались прямо в воду, в извилистые бухточки, загроможденные камнями. Море было серое, мерно колыхалось, волны тяжело накатывались на берег.

В дымке проступали очертания дальнего берега. Это был полуостров Рыбачий. Песня даже была, популярная среди солдат Заполярья: «Растаял в далеком тумане Рыбачий, родимая наша земля».

«Вода, наверное, не холодная, — подумал Неверов. — Теплое Нордкапское течение огибает Кольский полуостров, не дает морю замерзать. Оттого и зимы здесь сравнительно мягкие. Минус десять, двенадцать — нормальная температура января. Вот кабы не ветра».

Справа, на соседнем холме, виднелась разрушенная церковь. Он про нее что-то читал. Этот храм и монастырь во имя Святой Троицы построил некто Пантелей еще в пятнадцатом веке для обращения местных жителей в православную веру. Кто развалил его в последний раз, неизвестно, то ли немцы, то ли НКВД, но впервые монастырь был разгромлен шведами в шестнадцатом веке. Отстроили его заново по указу царя Федора, нарекли именем того самого Пантелея, просветителя и чудотворца. В восемнадцатом столетии монастырь и церковь были закрыты, через век восстановлены — «для противодействия пропаганде католиков, лютеран, раскольников всех мастей и приучения лопарей к православию».