Глава 3
Она должна стать призраком. Видением.
Селина напомнила себе об этой маленькой детали, стоя на вершине трапа частного самолета, жмурясь от слепящего полуденного солнца, которое отражалось от ангаров аэропорта для эксклюзивных рейсов, и полной грудью вдохнула позднеавгустовскую вонь Готэма.
Хоть что-то осталось неизменным спустя два года. Но что касается самой Селины…
Перемены начинались с кремовых туфель на десятисантиметровых каблуках, которые так приятно цокали по ступенькам, когда она спускалась. Дальше шли ухоженные руки с хорошим маникюром, бронзовая от загара кожа и длинные светлые волосы с золотым отливом. Образ завершал безупречно сшитый льняной кремовый костюм, который стюардесса обработала паром за полчаса до приземления. Олицетворение легких и беззаботных денег.
От избитой и израненной девушки, которая два года назад поднялась по ступенькам этого самолета, не осталось и следа. Не осталось и следа от девушки, которая сражалась и билась, чтобы защитить сестру и сохранить ей здоровье настолько, насколько возможно, особенно учитывая, что сейчас Мэгги живет в хорошеньком доме на окраине города, где о ней заботятся.
От той девушки не осталось ровным счетом ничего.
В самом деле, благодаря возможностям Лиги Убийц, ее возвращение в Готэм прошло как по маслу, все было готово, чтобы она могла выполнить то, зачем она сюда прилетела. Лига была больше и смертоноснее, чем любая преступная группировка Готэма. Практически миф. Они не подчинялись никому и ничему, как истинная природная стихия. Их цели были куда шире, чем банальная денежная выгода. Нет, Лига торговала властью. Той, что перекраивала страны. Перекраивала мир. Умным преступникам хватало ума не попадаться им на глаза. Но поистине мудрые преклонялись.
Селина глубоко вздохнула, приходя в себя, и сжала пальцы в кулак, чтобы справиться с мелкой дрожью, завладевшей ее руками. Нет места страху, сомнениям, нерешительности. Не при таком количестве наблюдателей.
Застрекотали камеры с телеобъективами, которые фотографы направили на нее сквозь сетчатый забор неподалеку.
Селина отогнала малейший намек на волнение и одарила фотографов пылким и коварным взглядом, при этом черная шляпа с широкими полями – аксессуар, венчающий ее образ, – скрывала половину ее лица. Она сделала фотографам еще большее одолжение – ступив на землю, сняла солнечные очки и лишь затем направилась к черной машине.
А затем, просто потому что, она наконец вернулась в эту яму с дерьмом, наконец-то вернулась в город, который был для нее и домом, и преисподней, она махнула им рукой и сверкнула белоснежной улыбкой – настолько яркой, что света хватило бы, чтобы осветить Готэм.
Щелк. Щелк. Щелк.
Хватило ли у этих фотографов ума, чтобы поставить под сомнение анонимный вброс слухов о приезде светской дивы Холли Вандериз, которая прилетела в Готэм после продолжительного пребывания в Европе? Или они слишком боялись показаться настолько глупыми, чтобы спрашивать, кто же только что опустился на землю города?
Сведения, которые с ее помощью просочились в их компьютеры, были сжатыми, но подробными. Ее семья занималась инвестициями. Старые деньги. Родители умерли. Братьев и сестер нет. Состояние оценивается в миллиарды.
Селина подошла к машине и водителю, который распахнул перед ней дверь.
Годы тренировок ушли на то, чтобы не благодарить кивком в ответ, чтобы заставить себя игнорировать желание взглянуть ему в глаза и хоть как-то выразить признательность.
Он не осмелился представиться. Не шелохнулся: хорошо вышколен, чтобы быть просто функцией, а не личностью.
И даже сейчас, после всех занятий и инструкций, у нее внутри все сжалось.
Ложь. Все это ложь. Ист-Энд породил меня, вскормил меня. Эти слова готовы были слететь у нее с языка, когда она садилась в машину. Все это ложь.
Но заговаривать с водителем не было необходимости: у него уже был адрес пентхауса в старом Готэме, который Холли арендовала на неопределенный срок. «Вероятно, на весь бальный сезон», – сказала она риелтору, который чуть не упал в обморок, почуяв самые большие комиссионные за всю свою карьеру.
Проскользнув на заднее сиденье, она опустилась на мягкую, как масло, кожу, и водитель, удостоверившись, что ее гладкие загорелые ноги уже с удобством разместились в салоне, аккуратно захлопнул дверь. Сумка Биркин – рядом на сиденье, температура воздуха – 21 градус, на низком столике – две бутылки с прохладной водой, к спинке переднего пассажирского кресла прикреплен планшет, а в карман чуть ниже вставлена пачка влажных салфеток для лица с запахом лимона.
Не то чтобы они были ей нужны: зачем портить макияж, который она старательно нанесла перед приземлением? Невидимый тональный крем-основа, матово-серая тушь с завитком подводки и полыхающие красным огнем губы.
Она старалась не обращать внимания на мелкую дрожь в пальцах, пока красилась, – ей пришлось несколько раз встряхнуть руками, прежде чем унять тремор настолько, чтобы суметь точно нанести подводку и помаду. Волнение перед заданием ей никак не поможет, говорила она себе снова и снова. Она уже испробовала все дыхательные практики, которые знала.
Водитель сел за руль и включил радиостанцию, которую она выбрала: классическая музыка. Как человеку, который скоро станет меценатом Городской оперы Готэма, ей нужно было хотя бы притвориться заинтересованной в музыке.
Притворяться нужно будет много, потому что водитель точно станет болтать. И стюардессы в самолете тоже станут болтать. За деньги можно многое купить, но молчание гарантировано очень редко. В Готэме преданность покупается и продается молниеносно, как акции на бирже.
В таком городе преданности не бывает. Это она тоже усвоила за последние несколько лет.
Машина выехала с территории частного аэропорта, железные ворота раздвинулись, пропуская их. Селина погладила гладкую кожу сумки Биркин. Сумка, туфли, одежда, украшения – все это говорящие мелочи. В буквальном смысле. А еще – пропуска, истинные счастливые билеты в высший свет Готэма, который парил над теми, кто едва сводил концы с концами на улицах города.
Природа стремится к балансу, – как-то в Италии промурчала ей Нисса аль Гул, ее наставник и тренер. – Даже если перегнешь на одном конце, она всегда найдет, чем это уравновесить.
Готэм уже давно перегнул палку с богатыми и продажными. И она вернулась домой, чтобы снова все уравновесить.
Машина петляла по лабиринту улиц, а затем влилась в общий поток на автостраде, которая пересекала реку Готэм и вела в деловую часть города. Они уже неслись по мосту Браун, и перед ней расстилался южный Готэм, застроенный сверкающими высотками, которые словно копья пронзали ясное летнее небо. Всеми правила Уэйн-Тауэр. Каждый горожанин мог по памяти набросать силуэт здания. Символ гостеприимства, как утверждали открытки.
