Сиверов приник к стеклу и увидел человека в зеленом армейском камуфляже и надетой поверх него дутой лыжной куртке, который, спотыкаясь и все время оглядываясь через плечо, бежал к машине. В руке у него был автомат.
– Ах ты сволочь, – огорченно пробормотал Сиверов, дергая густо заплывший высохшей до каменной твердости масляной краской оконный шпингалет.
Убедившись в отсутствии погони, человек внизу перестал оглядываться и припустил во всю прыть. Он был в неплохой физической форме, подошвы его ботинок так и мелькали в воздухе, и Глеб понял, что не успеет открыть окно. Тогда он ударил в стекло прикладом, пошуровал автоматом в проеме, убирая осколки, и вскочил на подоконник.
Человек внизу обернулся.
– Стой! – закричал ему Сиверов. – Стой, кому говорят! Бросай оружие!
Тот, к кому был обращен этот грозный окрик, повел себя глупо. Он не стал бросать оружие, а попытался сбить Сиверова с подоконника автоматной очередью. Стрелком он оказался неважным, и дело ограничилось единственной царапиной, оставленной на щеке Глеба острым осколком кирпича. Пока Слепой перчаткой стирал с темных очков запорошившую их известковую пыль, его противник успел добежать до "уазика" и распахнуть дверцу. Заметив это, Глеб выстрелил, и переднее колесо машины осело, повиснув рваными резиновыми клочьями.
Сиверов сразу же прыгнул, и новая очередь противника ударила в опустевший оконный проем. Приземление было жестким, но Глеб умудрился не упасть. Он вскочил с корточек и вынужден был тут же упасть плашмя, спасаясь от пуль. Затем прогремел еще один выстрел, и в наступившей тишине Глеб отчетливо услышал знакомый щелчок бойка, упавшего на пустой патронник. Затем послышался металлический лязг передернутого затвора и еще один щелчок, свидетельствовавший о том, что безотказный механизм автомата по-прежнему пребывает в полном порядке, а вот патроны в магазине кончились.
Глеб поспешно поднялся, пока его противнику не пришла в голову светлая идея пуститься наутек, и взял человека возле "уазика" на мушку.
Тот еще дважды передернул затвор, прежде чем понял, что попусту тратит время. Пока он этим занимался, Сиверов успел преодолеть примерно треть разделявшего их расстояния. Наконец противник отшвырнул бесполезный автомат.
– Давно бы так, – сказал ему Глеб, продолжая неторопливо идти вперед. Левая нога слегка побаливала – похоже, он немного растянул лодыжку, сиганув со второго, этажа на твердую землю. – Стой спокойно, и все будет нормально.
Он присмотрелся к своему противнику, теперь уже пленнику. Это был молодой парень – русский, а может быть, татарин или башкир, но никак не кавказец, – обритый наголо, рослый, довольно худой и бледный как полотно. Этот вояка явно был насмерть перепуган и смотрел на Глеба, как кролик на подползающего удава. Сиверов испытал разочарование – увы, далеко не первое за истекшие полчаса и, быть может, еще не последнее. Парень явно знал очень мало, если вообще что-нибудь знал, и "язык" из него был, как из генерала ФСБ балерина. Впрочем, ответить на кое-какие вопросы он, несомненно, мог: например, назвать имя тою, кто его сюда послал. Человек этот скорее всего тоже окажется мелкой сошкой, но он, в свою очередь, сможет назвать имя кого-нибудь покрупнее, и не только имя, но и адрес. И вот так, снизу вверх, звено за звеном, быть может, удастся заново размотать всю цепочку, которую Глеб Сиверов с подачи генерала Потапчука чуть было не оборвал сегодня...
"С паршивой овцы хоть шерсти клок", – подумал Глеб и, чтобы разрядить обстановку, немного опустил ствол автомата.
Этот миролюбивый жест был истолкован как-то странно. Парень, который все еще стоял, прижимаясь спиной к грязному борту "уазика", вдруг будто ожил, сунул руку в карман и тотчас же поднял ее над головой. В руке у него была граната.
– Не подходи! – завизжал парень, выдернул чеку и отшвырнул ее прочь. – Размажу! Бросай оружие, гад!
– Вот еще, – спокойно сказал Сиверов и приблизился к нему еще на шаг. – Зря ты чеку выкинул. Мой тебе совет: выбрось ты эту ерунду куда подальше и давай потолкуем.
– Не двигайся! – заорал парень. Глаза у него были бешеные, лицо посерело. – Бросай автомат! Сюда бросай, мне!
– Размечтался, – сказал Слепой и сделал еще один шаг. – Бросить эту штуку в меня ты все равно не успеешь, я выстрелю раньше. Зачем тебе это надо? Перестань валять дурака. Я здесь один, и я не мент. Ничего страшного ты не сделал. Что за тобой числится, кроме незаконного хранения оружия? Да ничего! Ответишь мне на пару вопросов, и все. Если не станешь врать, я тебя, может быть, даже отпущу. На что ты мне сдался?
До "уазика" было метров двадцать, и говорить приходилось громко. На всякий случай Глеб присмотрел себе укрытие и приготовился нырнуть туда, если парень окажется настолько глуп, что попытается использовать единственное оставшееся в его распоряжении оружие. "А пусть бы попробовал, – подумал Слепой. – Тогда, во всяком случае, его можно будет взять голыми руками". Стрелять в потенциального "языка" Глеб не собирался: у него накопилось слишком много вопросов, требовавших ответа.
– Ну что, договорились? – спросил он миролюбиво и снова шагнул вперед.
Того, что произошло в следующее мгновение, он никак не ожидал. Человек, которого он уже считал своим пленником, вдруг бросился вперед, прямо на автомат, что-то нечленораздельно, но очень громко крича. Руку с гранатой он держал перед собой, как будто собирался передать Глебу эстафетную палочку. Похоже, он намеревался добежать до Слепого и взорвать его вместе с собой или погибнуть от автоматной пули. Никак иначе истолковать его поведение было нельзя. Сиверов изумился до глубины души, но это не помешало ему принять единственно верное решение. Ствол автомата опустился еще немного, прозвучал одиночный выстрел. Пуля ударила человека с гранатой в левую голень, протяжный вопль ужаса и ярости оборвался, будто обрезанный ножом, парень упал ничком как подкошенный. От удара о землю его кулак разжался, граната откатилась в сторону.
Сиверов метнулся в укрытие, про себя считая секунды. На счете "четыре" впереди глухо ахнуло и земля под Глебом вздрогнула. Он полежал еще немного, ожидая, что на голову и плечи вот-вот посыплется песок и гравий, но так ничего и не дождался, лишь где-то неподалеку что-то ударилось о землю с неприятным мокрым шлепком. Да и звук разрыва показался Сиверову каким-то чересчур глухим, будто в последний момент гранату чем-то накрыли...
Глеб поднял голову, уже зная, что увидит. Он не ошибся: человек, которого он ранил, в последнее мгновение нашел в себе силы, превозмогая боль, подняться на руках, рвануться вперед и накрыть гранату своим телом. Вряд ли он сделал это, чтобы спасти Сиверова. Похоже было на то, что этот кретин боялся плена больше смерти и ухитрился ускользнуть у Слепого из рук, покончив с собой таким варварским способом.
– Черт знает что, – сказал Глеб, вставая. – Зачем ты это сделал, болван?
Ответа, разумеется, не последовало, да Глеб его и не ждал. Тут было о чем поразмыслить. Сегодня ему противостояли люди, которые не умели драться, зато предпочитали смерть аресту. Это было очень странное сочетание. Что двигало этими людьми – фанатизм, ненависть, идея, за которую не жалко отдать жизнь? Он вспомнил лица убитых, вспомнил вытатуированный на пальце у одного из них перстень и возмущенно пожал плечами: какая к дьяволу может быть идеология у вчерашнего зэка? Да и лицо самоубийцы с гранатой в последние мгновения жизни не было лицом фанатика, идущего на смерть за идею. Это была бледная маска смертельного ужаса и отчаяния, а вовсе не ярости и слепой веры в свою правоту...
