Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 134
— Лао Ван, что ты там все выхаживаешь вот уже который год?
— Не могу рассказать вам, хозяин. Да даже если бы мог, складного рассказа все равно бы не вышло.
Ну раз такое дело, Лао Фань от него и отстал. Потом на Праздник начала лета[14] Лао Фань угощал у себя Лао Вана и среди разговора снова вспомнил про его прогулки. Лао Ван, который уже изрядно выпил, упал на угол стола и слезно запричитал:
— Я вспоминаю одного человека. За полмесяца во мне столько всего копится, что только после долгой ходьбы наступает разрядка.
Лао Фань его понял и спросил:
— Этот человек жив или уже умер? Надеюсь, это не твой отец. Помнится, тяжко ему приходилось платить за твое обучение.
Лао Ван покачал головой:
— Да нет, не он. Из-за него бы я не ходил.
— Ну а если этот человек жив, так найди его, и делу край!
Лао Ван снова покачал головой:
— Не смогу я его найти, не смогу. Как-то раз я за свои поиски уже чуть жизнью не поплатился.
Лао Фань очень удивился такому ответу, но дальше приставать не стал, а лишь сказал:
— Я только беспокоюсь, что в самый полдень в поле бродит всякая нечисть, берегись злых духов.
— Кто плывет по реке, тот забывает о расстоянии[15]. — Сделав паузу, он добавил: — Да и не боюсь я встречи со злым духом, если понадоблюсь ему, пойду с ним.
Было совершенно очевидно, что он пьян, поэтому Лао Фань в ответ только покачал головой. Однако Лао Ван ходил не просто так, он досконально помнил свой путь, более того, он считал свои шаги. Спроси его, к примеру, какое расстояние до какой-нибудь лавки, и он тотчас ответит: «Одна тысяча восемьсот пятьдесят два шага». Или: «Сколько до деревни Хуцзячжуан?» — «Шестнадцать тысяч тридцать шесть шагов». Или: «Сколько до села Фэнбаньцзао?» — «Сто двадцать четыре тысячи двадцать два шага».
Жену Лао Вана звали Инь Пин. Инь Пин хоть и была неграмотной, помогала Лао Вану в частной школе: ежедневно проверяла посещаемость и готовила к уроку письменные принадлежности. Не в пример мужу, Инь Пин любила потрепаться. Но на школьные знания ее красноречие не распространялось, ограничиваясь лишь соседскими пересудами. На уроках она не сидела: едва Лао Ван начинал занятие, она уходила куда-нибудь поболтать. И если уж кого встречала, то говорила, не умолкая, обо всем подряд, что всплывало в ее памяти. Спустя два месяца после своего переезда в поселок она уже со всеми хоть раз, но успела пообщаться. А спустя три месяца добрая половина местных жителей не знала, куда от нее деваться. Народ просил Лао Вана:
— Лао Ван, ведь ты — образованный человек, но жена у тебя такая балаболка, хоть ты бы убедил ее, что нельзя так.
Лао Ван только вздыхал:
— Убеждения помогают лишь тогда, когда в чьих-то словах имеется хоть какой-то смысл, пусть и непонятный другим, но если человек просто несет всякую ересь, в чем его можно убедить?
Поэтому поведение Инь Пин Лао Ван полностью игнорировал, позволяя ей вести себя по-прежнему. Дома Лао Ван вообще пропускал болтовню Инь Пин мимо ушей. Каждый из них занимался своим делом и они прекрасно сосуществовали. Кроме того, что Инь Пин без умолку болтала, она еще любила во всем искать халяву. Если ей выпадал подходящий случай, она радовалась, если же нет — чувствовала себя обделенной. К примеру, если она покупала у кого-то на рынке лук, то в придачу непременно выторговывала две головки чеснока. Или, покупая два чи[16] ткани, заодно уносила две катушки ниток. А летом и осенью она любила пошарить по полям. Ладно бы, если она шла на убранное поле, но она метила туда, где урожай еще не убрали. Там она мимоходом хватала что попадалось под руку и совала себе в штаны. А поскольку ближе всего к южным воротам школы, через которые она выходила, располагалось поле Лао Фаня, его владения она обчищала чаще всего. Как-то раз, когда Лао Фань заглянул в недавно построенный сарай на заднем дворе, к нему подошел управляющий Лао Ли и сказал:
— Хозяин, уволил бы ты этого Лао Вана.
— Почему?
— Ребятня все равно не понимает его объяснений.
— Не понимает — научится, а если бы понимала, так зачем учиться?
— Лао Ван тут ни при чем.
— О ком тогда речь?
— О его жене. Любит она шарить по полям, это же воровство.
Лао Фань только отмахнулся:
— Это же бабий народ, что с него взять. — И тут же добавил: — Ворует, так и шут с ней, у меня пятьдесят цинов земли, неужели я одну воровку не прокормлю?
Этот разговор слышал Лао Сун, который ухаживал за скотиной. Ребенок Лао Суна тоже ходил к Лао Вану изучать «Луньюй», так что Лао Сун все услышанное передал Лао Вану. Но он никак не ожидал, что тот в ответ заплачет:
— Вот оно, подтверждение моего понимания фразы: «Встретить друга, прибывшего издалека, разве это не радостно?» Именно тот случай.
Ян Байшунь изучал «Луньюй» только до пятнадцати лет, потом Лао Ван покинул дом Лао Фаня, и частная школа закрылась. Лао Ван ушел вовсе не потому, что его уволили, и не потому, что ученики не понимали его объяснений, и даже не потому, что его жена, воруя чужое добро, испортила ему репутацию, а ушел он из-за того, что произошло несчастье с его ребенком. У Лао Вана с Инь Пин было четверо детей: трое мальчиков и одна девочка. Несмотря на свою ученость, имена своим детям Лао Ван выбрал самые простецкие. Старшего сына звали Дахо[17], среднего — Эрхо[18], а младшего — Саньхо[19], ну а дочь он назвал Дэнчжань[20]. И Дахо, и Эрхо, и Саньхо были покладистыми, а вот Дэнчжань — вырвиглаз. Если у других детей были вполне нормальные забавы: перевернуть все в доме вверх дном или полазить по деревьям, то Дэнчжань такие вещи вообще не интересовали. Зато у нее была страсть к домашним животным. При этом она тянулась не к кошечкам и собачкам, а к крупной домашней скотине — шестилетнюю кроху тянуло к мулам и лошадям. Конюх Лао Сун никого так не боялся, как Дэнчжань. Заготавливает он, бывало, вечером корм для скота, глядь, а Дэнчжань уже сидит верхом на какой-нибудь лошади в стойле и понукает: «Но! Поехали искать твою мамочку!» Лошадь недовольно ржала и взбрыкивала, но девочку это нисколько не пугало. Дахо, Эрхо и Саньхо никаких хлопот Лао Вану не причиняли, самое худшее из того, что они делали — как и все остальные его ученики, ничего не смыслили в «Луньюе». Зато девчушка была для него настоящей головной болью. Из-за постоянных шалостей Дэнчжань Лао Сун то и дело бегал жаловаться к Лао Вану. Но тот лишь отмахивался: «Лао Сун, можешь ничего не говорить, просто считай ее за детеныша скотины». Как-то в восьмом месяце по лунному календарю Лао Сун заготавливал для скотины корм и, не рассчитав силы, так саданул вилами по промывочному чану, что тот раскололся. Впрочем, этот чан был в ходу уже лет пятнадцать и, можно сказать, послужил хорошо. Лао Сун все честно рассказал хозяину Лао Фаню, тот его тоже ругать не стал, а просто отправил купить новый. Поскольку в хозяйстве Лао Фаня скота прибавилось, то новый промывочный чан Лао Сун выбрал побольше, в целый чжан[21] в диаметре. Когда он вернулся с покупкой назад, то больше всего обновке обрадовалась Дэнчжань. Она забралась с ногами на толстый бортик наполненного водой чана и, подперев руки в боки, стала нарезать по нему круги. Лао Сун уже настолько привык к ее выходкам, что лишь вздыхал да качал головой, не обращая на нее особого внимания. Вскоре он и вовсе запряг скотину и отправился боронить поле. Когда же вечером он вернулся домой, то нашел Дэнчжань в чане. Вода по-прежнему доходила до его краев, а на поверхности колыхалось тельце девочки. Вытащить он ее вытащил, но было уже поздно — она захлебнулась и утонула. Лао Сун в отчаянии взметнул свои вилы и, разбив ими новый чан, уселся на чурку, к которой привязывали ослов, и заплакал. Прибежавшая Инь Пин, увидав свое дитя, без лишних слов схватила вилы, собираясь тут же на месте прикончить Лао Суна. Но Лао Ван притянул ее к себе и, глядя на лежавшую на земле дочь, беспристрастно сказал:
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 134
