— Как скоро придет доктор?
— Через несколько минут.
Что она думала о нем? Время от времени Адил-бей чувствовал на себе ее взгляд, но это был все тот же равнодушный, безразличный взгляд, которым она смотрела на окружающие ее вещи.
— Вы можете идти обедать.
Турок знал, что через несколько мгновений он увидит, как его секретарша войдет в комнату на другой стороне улицы, снимет свою шляпку и сядет спиной к окну. Именно там было ее место.
Говорила ли она о своем начальнике? Рассказывала, что он сказал, что сделал? В любом случае, оба ее сотрапезника не выглядели людьми, увлеченными беседой. Они ели медленно, один кусочек за другим. Прежде чем сделать глоток обжигающего чая, Колин клал в рот колотый сахар. Затем целых четверть часа он провел у окна, облокотившись о подоконник, и рукава его рубашки яркими пятнами белели на солнце, которое к часу дня заливало все дома квартала.
Были ли у него другие развлечения? Иногда по вечерам Колин выходил из дома вместе с женой, которая всегда носила одно и то же желтое платье, как Соня носила платье черное. В любом случае, ровно в полночь они появлялись у окна, наслаждаясь вечерней прохладой. Они никогда не зажигали свет, чтобы раздеться.
Возможно, они поступали так, потому что девушка-секретарша уже спала? Но и она сама тоже укладывалась спать в полнейшей темноте. Утром, когда соседи открывали окна, Соня всегда уже была готова, шляпка на голове, постель убрана. А вот ее невестка могла долго бродить по комнате неодетой, иногда она даже вновь ложилась в постель, где, читая, проводила большую часть утра.
— Войдите!
Пришел доктор. Он положил свой чемоданчик и фуражку на стол и с вопрошающим видом повернулся к Адил-бею.
— Вы говорите на французском?
— Немного.
— Я себя не слишком хорошо чувствую. Полное отсутствие аппетита, порой тошнота, бессонница.
Все это Адил-бей произнес весьма угрюмым тоном, как будто винил в своих несчастьях врача.
— Раздевайтесь.
Неудачное начало. Адил-бей надеялся поболтать, успокоиться, получить хоть какие-нибудь сведения, и вот, без всякой причины, они разговаривают друг с другом как заклятые враги.
Стараясь спрятаться от всевидящих окон, турок удалился в самую темную часть комнаты и снял пиджак.
— И рубашку тоже.
Доктор равнодушно смотрел на обнаженную плоть, на торс, уже начавший заплывать жирком, на покатые плечи.
— А раньше вы никогда не болели?
— Никогда.
— Дышите… Покашляйте… Дышите…
Адил-бей по-прежнему видел спину Сони, профиль ее брата, тяжелые черные волосы грузинки.
— Присядьте.
Это было необходимо, чтобы проверить рефлексы коленей. Затем доктор измерил артериальное давление пациента, и Адил-бей почувствовал, как аппарат сжимает его руку.
— От чего умер мой коллега? — спросил консул, стараясь, чтобы его голос звучал как можно естественнее.
— Я забыл. Мне необходимо взглянуть в мои карточки.
Доктор посмотрел на пациента, как будто спрашивая себя о том, что еще он может исследовать.
— Ложитесь.
Он прощупал селезенку, печень. Вот и все. Мужчина навел порядок в чемоданчике.
— Итак?
— Вы излишне нервны, подавлены. Я бы посоветовал вам принимать перед сном немного брома.
— Где я могу его приобрести?
— Следует написать в Москву. Вам необходима только легкая пища.
— Что-то не так?
— Ничего… И все понемногу…
И он ушел, потеряв всякий интерес к Адил-бею, который последовал за врачом с голым торсом и лямками, спущенными на бедра.
— Вы полагаете, это серьезно?
— Никогда нельзя сказать заранее. Что касается брома, вы — иностранец, и весьма вероятно, вам доставят его кораблем весьма скоро. У нас же медикаменты трудно раздобыть.
Адил-бей хотел поинтересоваться у доктора, нет ли у него какой-нибудь болезни сердца, но было слишком поздно. Медик уже вышел на лестничную площадку. В комнате раздалась телефонная трель, и консулу показалось, что по спине Сони, там, на другой стороне улицы, пробежала легкая дрожь.
— Алло, да, это я!
Это была госпожа Амар, которая звонила почти каждый день, но которую Адил-бей встретил только один раз, на пляже, когда она направлялась к купальне для дам.
Еще до своего приезда в Россию турок узнал, что в этой стране принято купаться обнаженными, и он уже представлял себе сумятицу загорелых тел, согретых солнцем и обласканных волнами.
В реальности огромный галечный пляж был разделен на две зоны, огороженные колючей проволокой, что заставляло думать о концентрационных лагерях. Вход на пляж стоил двадцать пять копеек, и мужчины купались с одной стороны, а женщины с другой.
— А вот я вас и поймала бродящим по пляжу! — воскликнула Неджла Амар слишком звонким голосом.
По правде говоря, чуть позже он еще раз прошелся вдоль колючей проволоки, напустив на себя фальшивоозабоченный вид, втайне надеясь встретить персиянку. И вот теперь она кокетливо мурлыкала в трубку телефона:
— Угадайте, какую прекрасную новость я вам сейчас сообщу?
— Я не знаю.
— Ну, угадайте!
— Мое правительство решило отозвать меня в Анкару?
— Злюка! Сегодня утром Амар уехал в Тегеран, он вернется не раньше чем через десять дней.
— А!
— И это все, что вы можете сказать?
— Я не знаю, что сказать.
Адил-бей по-прежнему стоял с обнаженным торсом.
— Ну, если так, то я не приду к вам пить чай, как намеревалась это сделать.
— Нет, приходите!
— Вы этого хотите? А вот я не уверена, что должна это делать. Особенно если я рискую столкнуться с вашим ангелом-хранителем!
В трубке послышался неприятный шум, который должен был означать поцелуй. Колин все еще стоял у окна напротив, и дым от его сигареты поднимался вверх в неподвижный воздух.
Когда к одиннадцати часам вечера начальник приморского отдела ГПУ, вернувшись из клуба, открыл окно своей комнаты, окно консульства также было открыто, а в нем маячил размытый светлый силуэт.
Колин вновь на какое-то мгновение нырнул в темноту комнаты, чтобы снять уличную обувь и надеть домашние тапочки, а также захватить из пиджака пачку сигарет.
Адил-бей, стоявший напротив, не двигался. Его окружала темнота, а сквозь тонкую ткань рубашки мужчина ощущал холодок камня на своих локтях.
На улочке, лежавшей перед домом, не было ни единого человека, но где-то вдалеке, через несколько улиц, раздавались шаги. Можно было даже расслышать — ведь ветер дул с северо-запада — музыку, звучащую в баре на набережной. Этот бар предназначался для иностранных моряков.
