Нужно заметить, что Луиза ни в коей мере не обладала традиционной наглостью королевских фавориток, которые извлекали максимум пользы из своего статуса. Она не выпрашивала подарков, хотя и не отказывалась от них.
По поручению короля министр финансов Кольбер купил для нее имение Вожур стоимостью в 800 000 ливров, после чего ей был присвоен титул герцогини де Вожур. И все же, как отмечали современники, она никогда ни о чем не просила Людовика и не ставила никаких условий. Когда по его инициативе состоялось усыновление их детей, Луиза не без горечи проговорила:
— Отныне все знают о моем позоре!
Со временем такое отношение к жизни перестало казаться пикантным пресыщенному Людовику XIV, и Луиза де Лавальер удалилась в монастырь, где провела тридцать пять лет из прожитых ею шестидесяти шести.
Там, в монастыре, она вела подчеркнуто аскетический образ жизни, усердно замаливая грехи молодости. Когда в 1683 году умер граф Вермандуа, ее сын, она впала в глубокую депрессию, но вскоре, придя в себя, сказала епископу:
— Сколько слез пролито по поводу смерти сына, чье рождение я все еще не успела оплакать в полной мере!
Вытеснившая Луизу из королевской постели маркиза Атенаис де Монтеспан, очень скоро вытребовавшая себе у короля титул графини, была ее полной противоположностью. Агрессивная красавица, способная шагать по трупам к поставленной цели, она ни в коей мере не стоила ни горестных переживаний ее мужа по поводу «умыкания овечки», ни, пожалуй, слепой привязанности к ней Людовика, чье поведение весьма смахивало на проявления мазохизма.
Она была чрезвычайно развратна, при этом жестока, мстительна и властолюбива. До крайности самолюбивый Людовик покорно сносил приступы ее необузданного гнева, а устраиваемые ею эротические пантомимы с немалым количеством персонажей приводили в смущение даже этого погрязшего во всех мыслимых грехах человека.
Наряду с этим Атенаис де Монтеспан были присущи забавы самого инфантильного толка, когда она запрягала мышей в миниатюрную карету или трогательно ухаживала за своими козами, которые имели право свободно гулять по дворцовым коридорам. Иногда в ее апартаменты приводили медведя, который содержался в специально оборудованном помещении версальского сада.
Дворцовые апартаменты Монтеспан состояли из 20 комнат, в то время как королева располагала всего десятью, включая помещения для фрейлин.
Шлейф за королевой нес паж, а шлейф за Монтеспан — придворная герцогиня. Она была чрезвычайно азартна и проигрывала в карты целые состояния. Однажды фаворитка проиграла 600 000 ливров, а через некоторое время — 4 000 000.
Недалеко от Версаля, в Кланьи, был для нее выстроен роскошный дом, но, когда уже были закончены все отделочные работы, фаворитка заявила, что эта лачуга годится разве что для оперной певички.
Дом пошел на слом, а на его месте был построен дворец, строительство которого обошлось французской казне в 28 000 000 ливров.
Людовик приводил в ее будуар министров, чтобы эта не слишком грамотная наложница одобряла либо отвергала те или иные правительственные программы, разработанные при участии известных ученых и специалистов. Она назначала на высокие должности, давала титулы, возвышала или подвергала опале.
При этом для истории сохранились такие строки, написанные лично «королем-солнце»: «Я всем приказываю: если вы заметите, что женщина, кто бы она ни была, забирает власть надо мной и мною управляет, вы должны меня об этом предупредить. Мне понадобится не более двадцати четырех часов для того, чтобы от нее избавиться».
Те из придворных, кто попытался выполнить это распоряжение, потом имели все основания горько раскаяться в своем простодушии.
Фаворитка издевалась над королевой и устраивала королю сцены ревности в присутствии многочисленных придворных, что тот переносил с поражающим смирением. Скорее всего это смирение было оборотной стороной садизма, проявлявшегося в характере Людовика XIV достаточно явственно, если проанализировать его поступки.
Графиня де Монтеспан родила от него шестерых детей, которых он усыновил и дал им прекрасное содержание, а также еще двоих, о которых король предпочитал не распространяться, потому что к тому времени у него возникли определенные сложности во взаимоотношениях с высшим католическим духовенством, косо смотревшим на этот зачатый в грехе детский сад.
Говорят, что дети якобы привязывают мужчину к их матери. Что ж, вполне вероятно в определенных случаях, но пусть кто-нибудь назовет женщину, которая после восьми деторождений ухитрится сохранить сексуальную притягательность для весьма избалованного, капризного и развращенного партнера, который к тому же является чужим мужем!
Людовик вновь обрел ясность зрения, затуманенного десятилетним сеансом изощренного разврата, и тогда его ищущий взгляд неожиданно остановился на Франсуазе Скаррон, вдове известного поэта Скаррона, которую графиня де Монтеспан опрометчиво взяла в дом в качестве воспитательницы своих многочисленных детей.
Вдова была, хоть и не первой молодости, но достаточно привлекательна, а главное — умна для того, чтобы разыграть перед королем роль этакого ходячего благочестия, которое испытывает невыразимые муки, наблюдая разнузданный разврат, царивший в каждом закоулке огромного дворца, и часто проводит бессонные ночи в молитвах за спасение души христианнейшего монарха, погрязшего в грехе прелюбодеяния.
Стрела попала в цель. Пресыщенный Людовик был заинтригован столь ярким контрастом с этой обезумевшей нимфоманкой Монтеспан. Как и всякий развращенный человек, он проникся жгучим желанием совратить, растлить эту святошу, которая будет терять сознание от ужаса, когда его руки начнут срывать с нее одежду…
Она блестяще, гениально сыграла свою роль, и мсье Мольер, безусловно, много потерял от того, что она не служила в его знаменитой труппе. Так или иначе, но мольеровским Тартюфом в юбке она была, так сказать, в чистом виде.
На самой заре их отношений Людовик присвоил ей титул маркизы де Сюржер и подарил имение, от которого она получила фамилию Ментенон.
Он как-то пригласил новоиспеченную маркизу на очередной смотр дворцовой гвардии, которой гордился с полным на то основанием. На смотре особенно отличились мушкетеры, и король разразился восторженной тирадой в их адрес, на что почетная гостья отреагировала недоуменным пожатием плеч. Это задело Людовика, и вечером того же дня он в присутствии придворных спросил маркизу де Ментенон, почему она столь неодобрительно относится к элитному подразделению его армии.
— Потому, ваше величество, — ответила она, — что во время смотра я, как ни старалась, но не могла отогнать от себя одну неприятную мысль…
— Какую? — спросил король.
— О, я бы не хотела делать ее всеобщим достоянием…
— Но все же, — настаивал заинтригованный Людовик.
— Что ж, ваше величество, я скажу… Меня не покидала мысль о том, что ваши бравые мушкетеры — отчаянные развратники, собственно, такие же, как самый главный из их командиров…
