Ознакомительная версия. Доступно 50 страниц из 248
Вновь раздался стук, и из-за двери выглянуло изуродованное шрамом лицо Ивана:
— Прошу прощения, сэр. Мистер Брейн изволил удалиться.
— Удалиться! — вскричал Валантэн, впервые за все это время вскакивая на ноги.
— Уехал. Сбежал. Испарился, — отвечал Иван, блистая остроумием, свойственным французскому языку. — Шляпа и пальто исчезли тоже. И знаете, что всего удивительнее? Я выбежал из дома — хотел взглянуть, не осталось ли следа… И след нашелся. Довольно-таки большой след.
— Что это значит? — спросил Валантэн.
— Я вам покажу, — отзвался слуга, входя в комнату.
В руках у него сверкнула обнаженная кавалерийская сабля. Острие и кромка лезвия были запятнаны кровью.
Все застыли, как громом пораженные. Иван же, человек опытный, спокойно продолжал:
— Кто-то забросил ее в кусты у дороги, ярдах в пятидесяти от дома, по направлению к Парижу. Другими словами — ваш почтенный мистер Брейн туда ее забросил, удирая.
Вновь наступило молчание, но уже совсем иного сорта. Валантэн, взяв саблю в руки, сосредоточенно ее осмотрел, а затем уважительно обратился к О’Брайену:
— Я полагаю, майор, в случае необходимости вы предоставите эту саблю полиции для осмотра. А пока позвольте вернуть вам ее, — прибавил сыщик, вкладывая стальной клинок в звенящие сталью ножны.
Этот символический жест был встречен общими аплодисментами, а для Нила О’Брайена стал поворотным пунктом всей его жизни. Выйдя ранним утром снова в потаенный сад, майор уже не являл собой трагически-печального образа; жизнь ему улыбалась. Лорд Галлоуэй, будучи джентльменом, принес ему свои извинения. Леди Маргарет, будучи не просто леди, а истинной женщиной, должно быть, подарила ему нечто лучшее, чем извинения, еще до завтрака, прогуливаясь меж цветочных клумб. Компания гостей словно стала веселее и человечнее; хотя смерть незнакомца и оставалась загадкой, бремя подозрений покинуло их и улетело в Париж, вслед за чудаковатым миллионером, которого все они едва знали. Дьявол был изгнан из дома — точнее, он сам себя изгнал.
Однако загадка оставалась; и когда О’Брайен уселся на садовые качели рядом с доктором Симоном, почтенный ученый немедля заговорил о ней. Впрочем, от О’Брайена он не добился отклика — ирландца занимали куда более приятные мысли.
— Честно говоря, меня это не слишком интересует, — признался О’Брайен. — Тем более все уже, в общем, ясно. Видимо, Брейн почему-то затаил злобу на этого неизвестного типа, заманил его в сад и оттяпал голову моей саблей. Потом сбежал в Париж, а саблю выкинул по дороге. Между прочим, Иван мне сказал, что у мертвеца в кармане был американский доллар. Значит, он соотечественник Брейна — все сходится. Дело совсем простое!
— В этом деле, — тихо промолвил доктор, — имеются пять колоссальных сложностей, словно стены за высокими стенами. Поймите меня правильно — я не сомневаюсь в виновности Брейна. Его бегство тому подтверждение. Вопрос в другом: как он это проделал? Сложность первая: зачем убивать человека здоровенной саблей, когда с тем же успехом его можно зарезать перочинным ножом, который свободно помещается в кармане? Сложность вторая: почему мы не слышали криков и вообще никакого шума? Разве не было бы естественно издать какой-нибудь звук при виде человека, размахивающего саблей? Третья сложность: входная дверь весь вечер была на глазах у доверенного слуги, а в сад Валантэна даже крыса не прошмыгнет. Как убитый оказался в саду? Сложность четвертая: как Брейн выбрался из сада?
— А пятая? — спросил О’Брайен, глядя, как к ним по садовой тропинке медленно приближается английский священник.
— Сущий пустяк, полагаю, — ответил доктор, — но пустяк довольно странный. В первую минуту я подумал, что голову отрубили не с одного удара, однако рассмотрев внимательнее, увидел отметины от клинка прямо на срезе — другими словами, удары были нанесены уже после того, как голову отделили от туловища. Неужели Брейн так безумно ненавидел своего врага, что продолжал кромсать саблей мертвеца в лунном свете?
— Ужасно! — содрогнулся О’Брайен.
Пока они разговаривали, подошел маленький отец Браун. Дождавшись, со своей обычной застенчивостью, пока те умолкнут, он несмело вымолвил:
— Простите, если помешал, но меня отправили сообщить вам новость!
— Новость? — повторил Симон, напряженно глядя на него сквозь очки.
— Да, простите, — кротко повторил отец Браун. — Видите ли, произошло еще одно убийство.
Оба вскочили, так что сиденье закачалось.
— И что самое удивительное, — продолжал священник, устремив свой невыразительный взор на заросли рододендронов, — тот же гадкий способ — отсечение головы. Вторая голова валялась у самой реки, так что кровь стекала в воду… Чуть дальше по направлению к Парижу. Оттого и предположили, что Брейн…
— Господь всемогущий! — воскликнул О’Брайен. — Он что, маньяк?
— В Америке существует кровная месть, — бесстрастно заметил маленький патер и тут же добавил: — Вас просят прийти осмотреть голову. Она в библиотеке.
Майор О’Брайен последовал за врачом и священником; его подташнивало. Как человек военный, он испытывал омерзение от скрытной бойни; когда же закончатся эти оголтелые усекновения? Сперва одному отхватили голову, потому другому… Вот вам случай, с горечью думал майор, когда неправду говорит старая поговорка, будто бы две головы лучше, чем одна.
Проходя через кабинет Валантэна, О’Брайен чуть не споткнулся, пораженный неожиданным совпадением. На письменном столе он увидел рисунок еще и третьей окровавленной головы; притом головы самого Валантэна. Присмотревшись, майор убедился, что тут лежала всего лишь националистическая газетенка под названием «Гильотина», где еженедельно публиковали изображение какого-нибудь политического противника после казни, с искаженным лицом и выпученными глазами; Валантэн же прославился своим антиклерикализмом. Ирландец О’Брайен отличался своеобразной чистотой души даже во грехе; у него желчь подступила к горлу от этой чисто французской интеллектуальной жестокости. Париж показался ему единым живым чудовищем — от химер на готических соборах до безобразных газетных карикатур. Тут же вспомнилось и кровавое шутовство революции. Весь город был словно сгустком злобной энергии — начиная с людоедского рисунка на столе у Валантэна и заканчивая ухмыляющимся дьяволом на крыше собора Парижской Богоматери, над чащобой оскаленных горгулий.
В длинной темной библиотеке с низким потолком красноватый утренний свет едва пробивался под опущенными шторами. Валантэн и его слуга Иван стояли возле длинного, чуть наклонного письменного стола, где, пугающие в полумраке, лежали бренные останки. Крупное тело в черном и желтое лицо человека, найденного в саду, нисколько не изменились. Рядом лежала вторая голова, найденная у реки в камышах. Люди Валантэна все еще не нашли оставшуюся часть второго тела — как предполагали, его унесло течением. Отец Браун, видимо, не такой впечатлительный, как О’Брайен, бестрепетно осмотрел вторую голову, близоруко помаргивая. Мокрый ком седых волос в лучах утренней зари вспыхивал серебряными бликами; уродливое багровое лицо — возможно, преступного склада — сильно побило течением о камни или корни деревьев.
Ознакомительная версия. Доступно 50 страниц из 248
