На диване мирно спала дочь.
Он успокоился и пошел переодеваться, по дороге автоматически выключив работающий телевизор. Разбуженная неожиданной тишиной, Галина Николаевна поднялась, подошла и обняла отца сзади, прижалась лицом к его спине.
— А я думал, ты раньше пятницы не соберешься…
— Пап, я так соскучилась…
Отец кивнул на телевизор.
— Вот из города ведь приехала! И сразу к этому… давно его выбросить хочу…
Галина Николаевна, как в детстве, потянула на себя пакет и заглянула внутрь — там били хвостами крупные рыбины.
— Ого! Это кто?
— Щуки.
— Давай сюда, я почищу…
— Что-то случилось?
— Почему ты решил?
— Я твой отец…
Как известно, можно бесконечно смотреть на языки пламени и на текущую воду. Нет ничего красивее и загадочнее этих двух стихий, даже если одна из них — дачный костер, над которым исходит паром котелок с ухой.
Над ухой, как всякий уважающий себя рыбак, священнодействовал Николай Демьянович. Он никогда не доверил бы процесс ее приготовления женским рукам.
— Еще чуть-чуть, — авторитетно заключил отец, попробовав варево.
— Пап, а я сегодня Султанова видела.
— Султанова? Того самого? Замминистра? Он что, извиняться приезжал?
— Пап, ну за что ему извиняться? Что его назначили, а не меня? Да и когда это было… Нет, он по делу приезжал.
— Да? По какому?
— Они службу новую создают. Экспертную. На федеральном уровне.
— Ну?
— Ну, и он мне предложил ее возглавить. И начать с поимки Органиста.
— А ты?
— Я отказалась, пап.
— Почему?
— Ну что ты спрашиваешь? Сам не понимаешь? У меня сейчас другая работа, другие обязательства… вообще все другое…
— Ну, ты отца-то не пытайся обмануть! Федеральный судья, хоть и в отставке, легко отличает правду от вымысла…
Как бы подтверждая свои слова, Рогозин-старший залихватским ударом расколол сухое полено и подбросил дров в костер.
— А я и не обманываю.
— Хочешь сказать, что ты теперь теоретик?
— Ну, что-то вроде того.
Отец недоверчиво усмехнулся. Уж он-то хорошо знал свою резкую, энергичную, быструю на слово и дело решительную дочь. Вот уж кто прирожденный человек действия. Не сухарь-теоретик — практик…
Николай Демьянович решил на время свернуть явно трудный для Галочки-Галчонка, но важный для полковника Рогозиной разговор. Поэтому, произведя последнюю дегустацию, отставной судья вынес вердикт:
— Вот! В самый раз. Давай тарелки.
И сам же не выдержал — вернулся к теме, заметив не без иронии:
— А лестно, должно быть, теоретику такие предложения получать?
— Пап! При чем здесь «лестно, не лестно»?!
— Ешь. Ешь и слушай.
— Вкусно-то как!
— Так вот, дочка, думаю я, что ты лукавишь. А причины, по которым ты отказалась, — всего две. И ты сама боишься себе в них признаться.
— Да? А ты, как опытный психолог, все разглядел на лету?
— Ты — моя дочь, и знаю я тебя как облупленную. Здесь никакой психолог не нужен.
— Так что за причины?
— Первая — ты просто боишься. Давно не работала. Делом настоящим давно не занималась. Разучилась встречаться с человеческой бедой лицом к лицу. Потому и страшно. Менять что-то страшно. Хоть и тянет. Тянет ведь?
— Ну, а вторая причина? — Дочь отставила тарелку с ухой и жестко посмотрела ему в глаза.
Сейчас это был не любимый папа. Это был оппонент. И она с готовностью приняла вызов.
— А вторая, Галчонок, куда более прозаическая и менее привлекательная. Ты не хочешь работать под началом Султанова. Ну да, не пристало нам! Гордыня — вот вторая причина, нелепая и смешная. Он ведь тебя не в кресле зад просиживать звал.
— Ты считаешь, я совершила… подлость?
— Ну… подлость не подлость… Знаешь, когда я только начинал, было такое правило: судья, вынесший смертный приговор, был обязан присутствовать при исполнении этого приговора. Некоторые после такого испытания уходили из судей. Не выдерживали психологически. Знаешь, за свои решения приходится отвечать. И главное — перед собой.
Отец замолчал.
Дочь не спросила, почему он вспомнил это страшное, но справедливое правило. Вывод из сказанного им следовал один — именно она, отказываясь действовать, выносит приговор будущим жертвам Органиста.
Подсознательно Галя Рогозина это ощущала. Поэтому сегодня везде — на страницах газет, в телесюжетах, в радионовостях, даже в сегодняшней нелепой ситуации с якобы уводимым ребенком — она читала отчаянный упрек: «Посмотри на все это, посмотри! Ты это видишь и ничего не хочешь сделать? Сколько их еще будет, жертв, — десять, двадцать, сто? И за каждую из них ты будешь казнить себя, как судья, вынесший несправедливый смертный приговор!»
Николай Демьянович доел уху и отставил тарелку. Он заметил перемену в настроении дочери. Сейчас ей необходимо было побыть одной:
— Я в дом пойду, а то холодно что-то. Когда сидеть надоест, потуши костер и приходи. Чайку попьем. Хотя у огня сидеть не надоедает…
…Костер костром, а смотреть на небо, усыпанное звездами, тоже можно бесконечно.
Она расслабилась и теперь пила ночной воздух… В голове была приятная пустота. Ничего больше не требовалось обдумывать, потому что полковник милиции Рогозина все решила.
Завтра она начнет действовать. Вернее, уже сегодня. Стрелки часов давно перевалили через полуночный рубеж.
Вот только выспаться — и в бой.
Лондон. Два с половиной года назад.
Барон и полумесяцПосле прохождения первого этапа Подготовки к Пути Волков чувствовал излишнее волнение. Это доказывало, что он правильно поступил, решив сначала освоить Подготовку, прежде чем браться за основное дело. Ему пришлось потратить несколько часов на успокоение нервов и лишь потом приступить к медитации, завершающей ступень.
Следующая встреча Волкова была назначена в простом летнем кафе — но пришел он сюда увидеть совсем непростого человека.
Чтобы выйти на того, кого знающие люди предпочитали называть Бароном, Волкову пришлось задействовать все связи, которые остались у него, когда он добывал ингредиенты для самостоятельного изготовления Препарата.
Барон контролировал множество торговцев, снабжающих «ангельской пылью» людей вроде покойного Макса Андерсона.
