Доктор Моралес сказал, что наполнит меня то ли диоксидом, то ли моноксидом углерода (в общем, тем веществом, что не является ядовитым) и выдернет мой желчный пузырь через дырку у меня в пупке, но когда я спросила, могу ли взять на память свои желчные камни (чтобы потом сделать из них ожерелье), он сказал, что не сможет их мне отдать из-за новых дурацких правил. Он также заверил, что не может даже людям, которых подстрелили, отдать вытащенную из них пулю, потому что она считается «медицинскими отходами», как только ее достанут из тела. Это звучало несколько лицемерно, потому что моя дочка вышла из моего тела и мне без проблем разрешили забрать ее домой. Кроме того, я слышала, что некоторые люди даже забирают с собой плаценту, чтобы скормить ее своим родственникам (серьезно, люди так делают), и никто никогда на это не жаловался (за исключением, может быть, тех, кому приходилось есть плаценту, бывают и такие).
Врачу я объяснила, что носить на шее свои желчные камни гораздо менее отвратительно, чем подложить родственникам в еду свою плаценту, и доктор Моралес согласился со мной, рассказав, что уже десятки раз поднимал этот вопрос, хотя как-то даже странно, что ему уже неоднократно приходилось вести такой нелепый спор. Как бы то ни было, он согласился сделать много фотографий в процессе операции и потом мне их прислать. Моя подруга Майли предложила приехать пофотографировать операцию, и я почти приняла ее предложение, потому что она действительно потрясающий фотограф. Однако потом я вспомнила, что после операции врач будет выдавливать из моего пупка остатки этого газа. Не думаю, что мне хотелось бы, чтобы кто-то был свидетелем того, как я насильно пукаю своим пупком, ведь для того и существуют друзья, чтобы защищать друг друга от подобного дерьма. Как говорится в Библии, да не увидит друг твой, как ты пукаешь своим пупком. Ну или что-то в таком духе. Возможно, я немного напутала.
Когда я лежала в ожидании начала операции, я немного переживала из-за всех этих историй про то, как в людях забывали различные вещи или по ошибке удаляли им что-то другое.
– Что, если я проснусь, а у меня будет пенис? – спросила я медсестру.
Она заверила меня, что этого не случится. Кроме того, она сказала, что люди частенько опасаются подобных вещей, более того, она нередко видит, как люди пишут «НЕ ЭТУ НОГУ» на своей здоровой ноге, когда ложатся на операцию на коленном суставе. Я подумала, что было бы неплохо сделать то же самое, но только повсюду. Небольшие надписи по всему моему телу со словами:
«Нет, не здесь»
«Уже теплее»
«Какого хрена ты собрался это удалять? Мне это нужно»
«Не вздумай трогать. Это мое»
…но Виктор отказался давать мне маркер, потому что, как он сказал, мне нельзя доверять, даже когда я трезвая, и уж тем более если я нахожусь под кайфом от обезболивающего.
Вместо этого я достала свой счастливый сосок[9].
Он выглядит невероятно реалистично, и я часто надеваю его так, чтобы он выглядывал у меня из-под блузки, с желанием проверить, заметит ли это кто-нибудь. Если кто-то обращает на это мое внимание, то я убираю сосок и благодарю человека за его доброту. Это отличный способ выявлять классных людей. Также я могу нацепить его на лоб в баре, когда бармен не обращает на меня внимания, потому что это самый эффективный способ привлечь внимание. Так вот, я прицепила свой счастливый сосок себе на живот, и когда медсестра вернулась, я ей сказала:
– Думаю, у меня какая-то аллергическая реакция. Вы уверены, что так должно быть? – показав на очень реалистичный сосок у себя на животе, которого всего несколько минут назад, когда она начала готовить меня к операции, здесь не было.
Должна признать, что медсестра нисколько не удивилась, что навело меня на мысль о существовании большого количества людей с лишним соском, чем можно себе предположить, вместе с тем я заметила, что она не самая наблюдательная медсестра на свете.
Потом меня закатили в операционную, и операция, наверное, была совсем не долгой, но я все равно ничего не помню, потому что была под кайфом. Восстановление после операции проходило немного болезненно, потому что желчный пузырь оказался инфицированным сильнее, чем ожидалось, но это также было своего рода развлечением для окружающих.
Я стонала со своей койки:
– Мне нужны нарко-отики.
Виктор смотрел на часы.
– Не раньше чем через двадцать минут.
– За что ты меня так ненави-идишь?
– Я тебя не ненавижу. Я просто не хочу, чтобы у тебя была передозировка морфина.
Виктор вернулся к чтению своего журнала. Я сдалась.
– Ладно. Тогда как-нибудь отвлеки меня.
– Хорошо. В этом журнале говорится, что для того, чтобы понять, что делать со своей жизнью, нужно отогнать прочь все мысли о возможных рисках. Скажи, что бы ты стала делать, если бы знала, что не сможешь напортачить?
– Я бы стала Пегасом.
– Тут смысл немного в другом.
– Серьезно, я была бы коричневым Пегасом.
Потому что, будь я белым Пегасом, меня бы преследовала Лиза Франк и девятилетние девочки[10]. Черный Пегас тоже никуда не годится, потому что они все те еще отморозки, и различные рок-группы наверняка бы захотели его похитить. На самом деле никому не сдался потрепанный коричневый Пегас, поэтому я бы носилась по округе и всем было бы на меня наплевать. Не исключаю, что я, наверное, пожелала бы еще себе герпес на спину, чтобы никто не доставал меня с просьбой покататься на мне верхом.
Виктор снова оторвал глаза от своего журнала.
– Я не стану с тобой разговаривать, если ты продолжишь паясничать.
– Но я на полном серьезе. Я бы была взъерошенным коричневым Пегасом с герпесом не спине, если бы знала, что у меня все получится.
Виктор рассердился.
– Тут речь не об этом! Подразумевается, что ты должна понять, чего тебе на самом деле хочется в жизни.
– Так именно этого мне и хочется.
– Выбери что-нибудь реальное!
Я фыркнула и задумалась на несколько секунд.
– Ладно. Тогда бы я выбрала потерпеть неудачу. Я бы выбрала потерпеть неудачу, но поскольку, по условию, я по определению не могла потерпеть неудачу, то это бы привело к появлению червоточины или своего рода парадокса, после чего всю Вселенную бы разорвало на части.
