Но эта зловещая птица имела власть над совестью бедного Лэя — отца Евстафия. Власть дала патеру земли, прежде принадлежавшие аббатству Хартланда.[38] Многие вместе с Томасом Лэем чувствовали, что рента аббатов отягощает их кошелек. И, как Джон Булль[39] обычно поступает в затруднительных случаях, шли на компромисс и делали вторую глупость — баловали чужеземных священников и потворствовали или притворялись, что потворствуют их заговорам и интригам или отдавали своих сыновей в виде искупительной жертвы на воспитание в духовные семинарии в Дуэ, Реймс или Рим.[40] Евстафий Лэй, которого отец послал в Реймс, чтобы из него сделали лжеца, и был этой искупительной жертвой. Евстафий стал великолепным лжецом. От природы он был неплохой малый, но им рано овладел этот порок: попы подметили в нем смутный истерический страх перед невидимым и одновременно склонность к лицемерию, которое всегда свойственно суеверным людям, и ловко использовали эти свойства для воспитания в нем лживости.
Евстафий был высокий, красивый, хорошо сложенный юноша, с громадным прямым лбом, очень маленьким ртом и сухим и решительным выражением лица. Это лицо старалось быть искренним или, вернее, казаться искренним посредством улыбок и ямочек на щеках. Доброму католику полагается питать в своем сердце христианскую любовь к ближнему. Обладающий ею должен быть весел, а когда человек весел, он улыбается. Поэтому Евстафий хотел и заставлял себя улыбаться.
Евстафий вернулся в Англию приблизительно с месяц тому назад, подчиняясь указу о том, чтобы «все, кто имеет детей в заморских странах, сообщили их имена епископу и в течение четырех месяцев призвали их на родину». Теперь Евстафий жил с отцом в Чепле, занимаясь делами «достойного» общества, в котором был воспитан. Одно из таких дел и привело его накануне ночью в Байдфорд.
Евстафий сел на камни рядом с Эмиасом, украдкой поглядывая на него, как бы боясь потревожить. Эмиас с улыбкой посмотрел прямо в глаза кузену и протянул свою львиную лапу, которую Евстафий радостно схватил. Последовало крепкое рукопожатие. Рука Эмиаса была округлена и слегка дрожала, как бы говоря:
— Я рад тебя видеть.
Евстафий жал руку жестко вытянутыми пальцами, как будто желая сказать:
— Разве ты не замечаешь, как я рад тебя видеть?
Два совершенно разных приветствия!
— Осторожно, старина, ты сломаешь мне руку, — сказал Эмиас. — Откуда ты?
— Гулял по миру взад и вперед, вверх и вниз, — ответил тот с легкой улыбкой и оттенком загадочности.
— Словно дьявол. Что ж, всяк молодец на свой образец. Как поживает дядя?
Если существовал на свете человек, которого боялся Евстафий Лэй, — это был его кузен Эмиас. Прежде всего Евстафий знал, что Эмиас может убить его одним ударом, а есть натуры, которые, вместо того чтобы с радостью смотреть на более сильных и доблестных, смотрят на них с раздражением, страхом и завистью. Затем ему казалось, что Эмиас пренебрегает им. Они не встречались уже три года, но до отъезда Эмиаса Евстафий никогда не мог спорить с ним просто потому, что Эмиас не снисходил до спора с ним. Несомненно Эмиас часто бывал с ним невежлив и несправедлив. Для Эмиаса все вопросы, касающиеся невидимого мира, которыми попы начинили ум его кузена, были просто, как он выражался, вздором и летошним снегом. Он обращался со своим кузеном, как с безвредным помешанным и, как говорили в Девоне, «полуиспеченным». Евстафий знал это и считал, что его кузен несправедлив к нему. «Он привык недооценивать меня, — говорил он себе. — Посмотрим, найдет ли он меня равным себе теперь».
— О, мой дорогой кузен, — заговорил Евстафий, — в каком я был отчаянии сегодня утром, когда узнал, что ровно на день опоздал к вашему торжеству. Лишь только смог, я поспешил в ваш дом и, узнав от вашей матери, что могу найти вас здесь, бросился сюда.
— Ладно, старина, так естественно желание друг друга видеть. Я часто думал о вас, гуляя ночью по палубе. Дядя и девочки здоровы, а старый пони умер и так далее. А как Дик — кузнец? А Нанси? Должно быть, стала прелестной девушкой? Кажется, полжизни прошло с тех пор, как я уехал.
— Вы действительно вспоминали о своем бедном кузене? Будьте уверены, что он тоже думал о вас и по ночам воссылал свои недостойные молитвы за ваше благополучие.
— Хм, — пробурчал Эмиас, который не знал, что ответить. На его счастье, в эту минуту к ним приблизился Франк. После обычных приветствий последний обратился к Евстафию:
— Идем с нами в Аппельдор, а затем домой завтракать.
Но Евстафий отклонил приглашение. По его словам, у него срочное дело в Норшэме, а затем в Байдфорде. Он оставил братьев и зашагал по гладкой, устланной дерном дорожке к маленькой рыбачьей деревушке, стоявшей у слияния Торриджа с Тэо. Евстафий Лэй сказал своим кузенам, что идет в Норшэм, но не сказал им, что конечной целью его пути был тот же Аппельдор. Он успокоил свою совесть, дойдя до первых домов деревушки Норшэма, и быстро свернул налево через поля, всю дорогу бормоча что-то о Святой Деве.
Его кузены, весело шагая, как подобает юным людям, по прямой дороге через торф подошли к Аппельдору со стороны гостиницы «Привал моряков» как раз вовремя, чтобы увидеть, почему Евстафий так старался скрыться от них. У дверей гостиницы стояли четыре лошади мистера Томаса Лэя, нагруженные мешками и чемоданами. Грум мистера Лэя держал лошадей, в то время как Евстафий Лэй и двое иностранных джентльменов садились на них.
— Соврал-таки, — проворчал Эмиас, — он сказал нам, что идет в Норшэм.
— Мы не знаем, не был ли он там, — возразил Франк.
— Что? Да ты такой же гадкий иезуит, как и он, если хочешь оправдать его с помощью подобной увертки.
— Он мог изменить свое намерение.
— Да благословит Бог чистоту твоего воображения, мой ласковый мальчик! — сказал Эмиас, кладя свою большую руку на голову Франка, как делала это их мать. — Дорогой Франк, войдем в эту лавочку купить бечевку.
— Зачем тебе бечевка, дружище?
— Чтобы пустить волчок, разумеется.
— Волчок? С каких пор у тебя завелся волчок?
— Я куплю его в этой лавчонке и… пойми, я должен видеть, чем кончится эта игра. Почему бы и мне не иметь заранее заготовленный предлог, как сделал бы Евстафий? — С этими словами Эмиас втолкнул Франка в маленькую лавчонку, которая не была видна стоявшим у дверей гостиницы.
— Что за диковинных зверей привез он! Посмотри на это трехногое существо, которое пытается взобраться на лошадь не с той стороны. Как он смешно карабкается, словно кошка на дерево.
Трехногий человек оказался высокой, смиренного вида личностью, наряженной в пышные одежды, с большим пером и с таким длинным и широким мечом, что он мало отличался по размеру от очень тонких и сухих голеней, между которыми болтался.
