— Ну погодите, я вам насолю, можете не сомневаться! — шепчу я.
Ваша смиренница Аня на самом деле вулкан, изрыгающий огненную лаву.
На сей раз месть будет куда изощренней — и, вероятно, я совершу ее не своими руками.
Я без промедления звоню Штеффену.
Он очень удивлен моим звонком.
— Аня? Ты? Вообще-то, я ждал с этого номера звонка от твоего мужа — извини, бывшего мужа, — дружелюбно говорит он. — Чем могу быть полезен?
Я объясняю, что Гернот уже уехал в отпуск. А мне нужна помощь сильного мужчины, чтобы отнести в машину телевизор. Не может ли он ненадолго подскочить в Постгассе?
Собственно, я совершенно не собиралась забирать этот телевизор, у меня давно уже есть новый. Но в этот момент мне не приходит в голову никакой другой тяжелый предмет.
Как обычно, Штеффен с готовностью приходит на помощь и обещает прибыть через полчаса.
— Молодец, что стала вести себя разумно, — похвалил он, протягивая мне руку в дверях дома, — и наконец-то забираешь свою мебель! Значит, вам удалось обо всем мирно договориться?
— Проблем и раньше не было, просто у меня до сих пор не было места, куда ее забрать. Теперь я вселилась в просторную квартиру, которую сейчас тебе покажу.
Штеффен взваливает телевизор себе на живот и несет его к машине моей матери, а я тем временем откидываю крышку багажника и подстилаю под аппарат шерстяное одеяло.
Отдуваясь, он снова топает в дом. Его обритый череп уже слегка порос щетиной, на лбу блестят капли пота.
— Фу, какая жарища. Нет ли у тебя, случайно, пива, я имею в виду, нет ли пива в холодильнике Гернота?
Он разваливается в кресле и пьет из бутылки.
— Странно, что он мне ничего не сказал о своих планах на отпуск. Время от времени мы встречаемся, чтобы сыграть в скат; сейчас я соломенный вдовец, и партия в скат была бы куда как кстати.
— А что, Биргит тоже уехала? — спросила я с самым невинным видом.
— А она тебе не сказала? Сразу же в первый день каникул удрала, кажется, это было 26 июля, — сказал Штеффен. — Я уезжаю в Росток только послезавтра. Биргит ни за что не соглашалась ехать со мной, вместо этого она отправилась в гости к своей подруге Франсуазе.
— Ты в этом уверен? — спросила я, и он непонимающе уставился на меня.
Я не стала его щадить. Решительно встала и отмотала автоответчик на начало. Штеффен прослушивал разные записи, слегка посмеиваясь, пока не дошло до известного места.
На первом же слове жены он вздрогнул и выпрямился в кресле. Прослушав до конца, он сперва лишился дара речи, а потом потребовал:
— Еще раз!
Я прокрутила ее сообщение снова. Некоторое время мы без слов смотрели друг другу в глаза.
— Это непостижимо. Должно быть, тут какое-то недоразумение, — сказал он почти умоляюще.
— Вряд ли. Я думаю, они оба давно в Драгиньяне, и все у них на мази.
Штеффен погрузился в раздумья.
— У нас нет никаких доказательств, — возразил он. — Она, может, действительно там, но он-то может быть где угодно, например в США. Биргит вчера мне звонила, я не думаю, что…
— Дорогой Штеффен, — перебила я его тихо, но решительно, — я уже была однажды в похожей ситуации, потому что слишком долго закрывала глаза на неприятные факты. Никому не хочется признавать развал отношений, и каждый себе придумывает какую-нибудь отмазку. Недавно ты сам мне рассказывал, что Биргит ведет себя не так, как всегда. И ты не можешь сложить два и два?
— О боже, неужто моя жена была причиной вашего развода?
— Кто это был, я до сих пор не знаю, но не Биргит, это точно. А в остальном — принюхайся, тебе это ничего не напоминает?
Штеффен отрицательно помотал головой. Но ведь известно, что у мужчин чувствительность к запахам слабее, чем у нас.
— Сигареты? — попытался он угадать. Из нас всех Биргит была единственной курящей.
— Нет-нет. Ландыш, — сказала я.
Он встал.
— Поехали, отвезем телевизор в твою новую квартиру. А после этого мне нужно побыть одному. Не стоит делать скоропалительных выводов. Надо все обдумать. Может, все как-то разъяснится.
Штеффен не из тех, кто действует очертя голову. Хотя у меня была слабая надежда, что он тут же помчится во Францию — точно ангел карающий, с огнем и мечом. Но я погорячилась в своих расчетах.
Штеффен больше вообще ни слова не произнес, погрузившись в мрачное молчание.
Только занеся телевизор и поставив его в моей будущей гостиной, Штеффен обронил:
— Так вот почему, значит, мы больше не ходили ужинать вместе!
Поскольку я не поняла, что именно он имеет в виду, ему пришлось еще раз нехотя раскрыть рот.
После развода, сказал он, Гернот пытался сохранить дружбу с Биргит и Штеффеном и раз в месяц организовывал совместный выход в итальянский ресторан. Но по какой-то причине Биргит после трех раз потеряла к этим ужинам охоту. А Штеффен и Гернот спорадически встречались за скатом в чисто мужской компании.
— Может, им хотелось ходить вдвоем, без меня, — сказал Штеффен и попрощался.
Про мою новую квартиру он не проронил ни слова.
Ехать сегодня в мангеймский Дом мебели уже поздновато, и вместо этого я спускаюсь в сад моего квартирного хозяина и поливаю газон и клумбы. Впервые присматриваюсь к здешним растениям. Большая клумба в дальнем углу сада похожа скорее на крестьянский огородик, потому что там вперемешку разрослись ноготки и помидоры, тыква, розы и морковь, ревень и бурьян. На меня, как и на многих людей, природа действует успокаивающе. Некоторое время я сижу под старой вишней, наблюдаю жучков-листоедов на белых георгинах, слушаю вечернее пение дроздов и не испытываю никакой потребности в судоку.
Но для полного расслабления мне недостает внутреннего покоя. Через десять минут я хочу встать, но сижу как приклеенная, потому что скамейка оказалась обильно сдобрена смолой и птичьим пометом. Но чистить чужую садовую мебель я не берусь.
Отсюда видно слуховое окно на задней стороне дома, раньше я его не замечала. На втором этаже располагается мое будущее царство, на первом живет Мануэль со своим отцом, может быть, и на самом верху есть еще какой-нибудь субарендатор? Я покинула сад и снова вошла в дом, но вместо того, чтобы подняться в свою квартиру, направилась выше, в мансардный этаж.
Дверь мансарды стояла приоткрытой. Там валялся всякий хлам: деревянные санки, шляпная коробка, полная елочных игрушек, сломанный пюпитр вкупе с вертящимся табуретом для рояля и несколько отбракованных цветочных ящиков. В шкафу середины прошлого века стопками лежало пожелтевшее белье, тщательно перевязанное красными и синими ленточками. К скосам кровли были прислонены две картины маслом, ни в чем не уступающие моим коровам, жующим жвачку. На гвозде болтался фиолетово-золотой орден «Pour le Mérite». Потихоньку ржавел себе металлический ящик, наполненный дешевыми журнальчиками, романами про Дикий Запад и пазлами в коробках. Судя по всему, здесь годами никто не пытался навести порядок. Когда жив был мой отец, на чердаке родительского дома все было приблизительно так же.
