Зал до последней возможности был заполнен публикой, ожидавшей этого события, собралась вся парижская элита. Подошло время начала спектакля. Все были возбуждены предвкушением удовольствия, когда из-за занавеса вышел директор и, низко и учтиво поклонившись, обратился к заинтригованной аудитории: «Дамы и господа, со смешанным чувством сожаления и радости я должен сделать объявление. Мадемуазель Вивани страдает от жестокой простуды и не в состоянии выступать сегодня вечером».
Послышалось шарканье ног, и ропот недовольства пробежал по залу. Директор же продолжил: «Но я счастлив объявить о другой певице, которая, хотя прежде и не появлялась на широкой публике, имеет право стоять в одном ряду с самыми известными исполнителями и которая, несомненно, оправдает ваши ожидания. С удовольствием представляю вам, Дамы и господа, мадам Нину, неизвестную царицу песни».
Он еще продолжал говорить, когда прекрасная величавая женщина в греческом костюме чистейшей белизны появилась на сцене. Дрожь волнения пробежала по моему телу, сдавленный крик сорвался с моих уст. Напряженно вглядываясь, я подался вперед, а когда Камилла, озадаченная моим поведением, положила мне руку на плечо и спросила, все ли в порядке, я смог выдавить из себя одно лишь слово: «Матушка!» Да, там, на сцене во всей своей царственной красоте, с высоким бледным челом и темными лучистыми глазами, прекрасными, как никогда, стояла моя мать. Мать или ее живой двойник?
Наверное, напряженность моего взгляда привлекла ее внимание, и глаза певицы встретились с моими. Мгновенная бледность залила ее лицо. Она стиснула руки, но затем усилием воли обратила взор к публике И голос ее зазвучал в песне. Да, это был тот же замечательный голос, который я слышал так часто, но, если такое возможно, еще прекраснее. Он то поднимался с потрясающей силой, то падал едва ли не до шепота. С почти небесной гармонией она исполняла песнь великой любви — «Влюбленные страны Утопии», и каждое слово несло в себе силу ее чистого сердца. Внимая этим ласкающим душу звукам, я погрузился в забытье и очнулся, лишь когда смолкли последние слова, за которыми последовал шквал аплодисментов.
О, Камилла! — воскликнул я, когда певица покинула сцену. — Это же моя давно утраченная матушка! Многие годы она считалась умершей. Но я не мог ошибиться. Мне необходимо видеть ее.
Альфонсо, пожалуйста, успокойся, — сказала Камилла. — Твоя мать умерла восемь лет назад. Это просто случайное сходство. Не надо волноваться.
Тут певица опять появилась на сцене и послала мне взгляд, полный такой доброты и любви, как если бы мы были давно знакомы. И — не обман ли это? — я услышал слова, которые будто прозвучали в ушах: «Будь спокоен, сын мой, будь отважен и исполняй свой долг; все в порядке».
— Камилла, ты слышала? — спросил я.
— Нет. Слышала что?..
Но в этот момент со сцены снова зазвучал прекрасный голос, неся проникновенные и волнующие душу слова «Пречистой свадьбы». Абсолютная тишина воцарилась в зале, всепроникающий покой, казалось, охватил всех. Никогда раньше парижане не испытывали такого потрясения. Несколько мгновений после того, как певица закончила песню, слушатели молчали, будто тишина сковала всех, будто момент был слишком свят для аплодисментов. А затем последовал глубокий вздох, словно тысяча душ пробудилась одновременно, и зал взорвался оглушительной овацией. Слезы застилали взоры многих — слезы откровенного восторга. Даже те, кто никогда прежде всерьез не задумывался о прекрасном, о силе чистой любви, были потрясены небесным голосом этой души.
Это был ее последний выход.
— Камилла, это моя мать. Я должен говорить с нею, я должен ее увидеть! Пойдем со мной, — решительно сказал я.
— Не знаю, что на тебя нашло, но веди, — откликнулась моя названная сестра. — Куда бы ты ни пошел, я последую за тобой.
Мы опрометью бросились за кулисы и, толкнув дверь, вошли, Однако дорогу нам преградила высокая, закутанная в плащ фигура.
— Альварес! — вырвалось у меня, его лицо было незабываемым.
— Альфонсо Колоно, идите прочь и выполняйте свой долг, — потребовал адепт. — Когда он будет исполнен, тогда вы сможете встретиться со своей матерью. Все в порядке. Уходите.
— Так это все-таки моя мать?
— Сейчас мы не будем обсуждать, она это или нет. Ваша мать ждет вас в Братстве, и только там вы встретитесь с нею. Уходите!
И, как будто не в силах сопротивляться, я повернулся и поспешил вместе с Камиллой к карете. Но и дома долго был возбужден и взволнован.
Глава 5. ВСЁ БОЛЬШЕ ТАЙН
Сон в ту ночь бежал от меня. Я пытался успокоить заинтригованный ум, но не преуспел в этом. Что за тайны окружали меня? Матушка жива! А что же с Эсмеральдой? А этот удивительный человек- Альварес? Он сказал: мать ожидает меня в Братстве. Что все это значит?..
Двенадцать ударов часов оповестили о наступлении новых суток. В три часа я все еще ворочался в постели и не мог взять под контроль свой обескураженный ум. В конце концов, после четырех я провалился в беспокойный сон. И словно в добавление к той таинственности, что уже окружала меня, во сне я, как и восемь лет назад, оказался во дворе монастыря среди диких гор. Но на этот раз монахи в облачении цвета индиго подвели к Пресветлому моего отца. И как раньше, туман окутал сцену, так что, чем это закончилось, осталось неизвестным. Проснулся я освеженным, но по-прежнему исполненным беспокойного возбуждения. Я весь горел внутренней энергией.
«Матушка ждет меня в Братстве, я обязательно встречусь с ней мм», — сказал я себе, решительно стиснув зубы. Меня мучили вопросы: «Что означает нынешний сон? Имеет ли таинственный адепт к нему отношение? Ведь он присутствовал в то время, когда я видел первый сон». Все это сейчас целиком занимало мои мысли. Уже год я терпеливо ожидал ответа на свое заявление. Монсеньор Дюран не передавал никаких сведений, а на вопросы отвечал кратко: «Все приходит к тому, кто умеет ждать». Но я ждал достаточно долго и теперь, получив дипломы первой степени по праву и медицине, хотел бы знать, стоит ли ждать дольше.
Слоняясь взад-вперед по комнате, я становился все беспокойнее. Казалось, тихий голос шептал: «Ты прав, ты прав. Вперед. Вперед!» Утвердившись в этой мысли, я спустился вниз, полный решимости переговорить с Дюраном, как только закончится завтрак. В три часа я все еще ворочался в постели и не мог взять под контроль свой обескураженный ум. В конце концов, после четырех я провалился в беспокойный сон. И словно в добавление к той таинственности, что уже окружала меня, во сне я, как и восемь лет назад, оказался во дворе монастыря среди диких гор. Но на этот раз монахи в облачении цвета индиго подвели к Пресветлому моего отца. И как раньше, туман окутал сцену, так что, чем это закончилось, осталось неизвестным. Проснулся я освеженным, но по-прежнему исполненным беспокойного возбуждения. Я весь горел внутренней энергией.
«Матушка ждет меня в Братстве, я обязательно встречусь с ней там», — сказал я себе, решительно стиснув зубы. Меня мучили вопросы: «Что означает нынешний сон? Имеет ли таинственный адепт к нему отношение? Ведь он присутствовал в то время, когда я видел первый сон». Все это сейчас целиком занимало мои мысли. Уже год я терпеливо ожидал ответа на свое заявление. Монсеньор Дюран не передавал никаких сведений, а на вопросы отвечал кратко: «Все приходит к тому, кто умеет ждать». Но я ждал достаточно долго и теперь, получив дипломы первой степени по праву и медицине, хотел бы знать, стоит ли ждать дольше.
